Со стороны он был похож на птенца, засидевшегося в яйце, а любое яйцо, как известно, рано или поздно ломается, даруя при этом новую жизнь или растекаясь по полу. В какой-то момент Пьер был более не в силах сдерживать живущие внутри него эмоции и инстинкты. Человек учится их контролировать на горьком опыте, которого Пьер был лишен, а потому и вел себя как ребенок. Ни с того ни с сего он мог начать смеяться, плакать, мог обхватить голову руками и упасть на пол.

Одной из его новых потребностей стала потребность в собеседнике. Будь его воля, он подбегал бы к каждому прохожему и излагал свои мысли, но люди по-прежнему вызывали в нем чувство страха. Таким собеседником и послужило зеркало, которое если и умеет двигаться и разговаривать, то уж точно не умеет думать, а значит не умеет вообще ничего. Ему остается только молчать и слушать, или, по крайней мере, делать вид. Даже сейчас оно вынуждено безучастно наблюдать за тем, как он с идиотским выражением лица бродит по комнате. Если бы бедное зеркало пошло трещинами, то отражало бы эту картину намного точнее.

Пьер почувствовал сильную усталость и сел на кровать, подперев рукой подбородок. Он посмотрел в зеркало и глубоко вздохнул. Должно быть, продумывание монолога его сильно утомили, либо же утомило его то, что он успел подумать о множестве незначительных вещей, но так и не сочинил ни одной строчки. Как бы то ни было, он выглядел истощенным. Он закинул голову вверх и уперся взглядом в непроглядную темноту своей комнаты.

Сегодняшний день не навеивал драму, не посылал романтических строк и не пах вечностью. Самый обычный день, во время которого просто хочется расставить все на свои места, совершать только выверенные и необходимые движения, говорить простыми словами и не ждать чуда. Такие дни бывают реже, чем кажется.

Пьер зажег еще несколько свечей и принялся наводить порядок в комнате. Сперва он разложил разбросанную одежду по полкам в комоде, после чего убрал посуду в сервант. Уборка вызвала прилив спокойствия и рассудительности. Пьер открыл шкаф и достал оттуда перо с наполовину пустой банкой чернил. Обмакнув острый кончик пера, он принялся что-то писать.

Писал он долго и ни на что не отвлекался, что ему в крайней степени несвойственно. Звук, наполнивший пустую комнату, не прерывался и приобрел определенный ритм, что свидетельствовало о непрерывности письма. Единственное, что нарушало общую гармонию – звук трясущейся ноги, выбивавшийся из темпа движений пера. Дописав, Пьер оглядел лист бумаги, улыбнулся и принялся перечитывать его про себя. Читал он до тех пор, пока не запомнил все наизусть.

– Я не герой. – спокойно сказал он перед зеркалом. – Конечно, даже в этой фразе есть что-то героическое. Такой она поначалу и задумывалось, но сейчас я произношу ее, придавая ей самое прямое значение. С самого детства я был заложником образа, навеянного мне книгами. Книги эти я ни в коей степени не виню, а, напротив, от всей души им благодарен. Сейчас же я стал достаточно взрослым, чтобы мыслить самостоятельно, а потому могу заявить, что никакой я не герой.

Героем для меня всегда был человек твердых убеждений и несгибаемой воли. Он верил в светлое и видел прекрасное. Герой всегда был готов пожертвовать собой и никогда не гнался за почестями, хоть они и всегда ждали его в конце пути. Герой ведет себя сдержанно и отстраненно, не давал слабину и не предавался мирскому. Его полные решимости глаза смотрят за привычные всем горизонты, а взгляд спокоен и тверд. Подвиги всегда находят героя, а он, в свою очередь, делает для этого все, что от него зависит. Люди презирают героя, но он делает все для них, не ожидая ничего взамен.