Еще какое-то время бесцельно побродив и убедившись в бесполезности этого, Пьер отправился спать. Он удобно расположился на кровати, вытянул ноги, надел ночную рубашку, плотно прилегавшую к его телу, и закрыл глаза. Сегодня ему снился странный, но до боли знакомый сон: он бегает по родному поместью, но его движения чем-то скованы. Он смотрит вниз и видит на себе девичье платье, его наполняет злость и в приступе гнева он вбегает в отцовский кабинет, хватает скальпель и начинает безжалостно кромсать свою одежду. Так продолжается еще какое-то время, пока в кабинет не вбегает до боли знакомая женщина, вероятно, родная мать. Она хватает его за руки и начинает отвешивать пощечины. Должно быть, это больно, ведь глаза застилает пелена слез. Ее губы постоянно содрогаются в гневе. Что она кричит? Если приглядеться, то все становится понятно, даже начинаешь слышать это истошное: «Опять ты за свое! Сколько можно! Что не так с тобой?».

Пьер проснулся без настроения. Именно тот случай, когда настроя просто нет. Его нет ни плохого, ни хорошего. Телесная слабостью вперемешку с пустотой в голове. Человек, проснувшийся в таком состоянии, склонен разве что к рутинным действиям, но никак не великим свершением. Впрочем, верно, пожалуй, и обратное – великие люди почти никогда не просыпаются в таком состоянии. Что-то внутри них изо дня в день продолжает гореть, постоянно обжигает и не дает усидеть на месте. Пьеру, правда, это невдомек – к числу таких людей он никогда и не принадлежал.

Он нащупал свечу, зажег ее, съел остатки сыра, валявшиеся на столе еще со вчера, запил их отвратительным вином, которое в придачу к этому уже успело окончательно выдохнуться, и вновь принялся бесцельно расхаживать по комнате, периодически смотрясь в зеркало. Если бы зеркало могло двигаться и разговаривать подобно человеку, то оно бы, наверное, разразилось гневной речью на тему происходящего. Хотя, скорее всего, оно бы не сделало ровным счетом ничего, ведь думать оно так и не научилось.

Пьер – человек, который был напрочь лишен всего внешнего. Под внешним следует понимать все инстинкты, желания, потребности и действия, связанные со внешним миром. Каким-то неведомым образом ему удалось в себе на время все это приглушить, подавить, прижать. Такое состояние схоже со слепотой – он попросту ничего не видел в некотором смысле этого слова. Его глаза исправно передавали в голову изображение, но вот сам мозг отказывался придавать увиденным вещам какое-либо значение. Особенно это касалось всего одушевленного, как если бы вместо мужчин, женщин, собак, котов и детей он видел что-то одно, какой-то простой, но движущейся объект. Например, разной величины повозки. Огромные, средних размеров, чуть поменьше и совсем маленькие повозки разъезжали по улицам, объединялись в группы и издавали странные звуки. Никому ведь в здравом уме не придет в голову попытаться завязать разговор с куском дерева на колесах.

Так, разумеется, было далеко не всегда. Тем не менее, последние несколько лет он жил именно таким образом, пребывая в самом себе. Внутри своей головы он вел диалоги, разыгрывал какие-то нелепые сцены, а когда у него все же возникало желание выплеснуть все накопившееся, он напивался до беспамятства и отправлялся прямиком в объятия простыней. Эмоции, получение и проявление которых напрямую связано с окружающим миром, затекли, как затекает нога или рука после нескольких часов сна в неудобном положении. Из обожаемых им книг Пьер усвоил, что настоящий герой остается верен своим идеалам до конца и не сдается, каким бы тяжелым ни было его положение.