– Ловко! – крикнул Хлопуша. – Другой раз не копайся, – сказал он со смехом опешившему казаку.

Кучка рабочих уже волокла к Хлопуше Ковригина.

Окровавленные повязки мотались вокруг его головы. Рыжие волосы торчали дыбом. Он изо всех сил отбивался и хрипло орал.

Рабочие еле отыскали его под обломками помоста. Он сидел там на корточках, весь дрожа, замотавшись с головой в сукно.

– Самый злодей! – кричали рабочие Хлопуше. – Весь завод перепороть сулился! Двоих живьем сжег вчерашний день! За него нынче и драли!

– Вздернуть его, коли так! – решил Хлопуша.

– Не уйдешь, пес! – кричали рабочие. – Бей его, ребята! Вали!

Его вмиг повалили на землю и с остервенением набросились на него, мешая друг другу. Всякому хотелось самому пнуть его ногой, рвануть за волосы, плюнуть в лицо. Один рабочий подобрал валявшееся на земле ружье и тыкал в лежащего штыком… Визг Ковригина заглушался яростными криками освирепевшей толпы; наконец он совсем затих, и рабочие стали расступаться. На земле валялась куча окровавленных лохмотьев.

Из какого-то амбара двое рабочих тащили неистово кричавшего Власова.

– Смилуйтесь! Не своей я волей! – вопил он. Белесые глазки его налились кровью, торчащие уши горели. – Помилосердствуйте! Я батюшке-царю верой-правдой! Братцы! Разве я кого?

– И то, – послышалось в толпе. – Не самый злодей. Не всё в рыло.

– Не в рыло, так по уху! – кричали другие. – Одна масть!

– Приказчик, что ли? – спросил Хлопуша.

– Приказчик! Младший!

– Я царю-батюшке!.. – закричал опять Власов.

– Ладно, – сказал Хлопуша. – Под караулом пока держите. Разберем. Батюшка наш по правде велит судить. Зря головы рубить не приказывает.

Двое рабочих, приведших Власова, потащили его обратно. Но навстречу им попался башкирец, только что отсекший голову управителю. С кривой сабли еще капала кровь. Он прокричал что-то гортанным голосом. Рабочие не поняв его, кивнули головами. Он быстро выхватил у них из рук Власова, швырнул его на землю и раньше чем они успели сообразить, что он делает, он оскалив зубы, взмахнул саблей, отсек ему голову и побежал дальше, размахивая окровавленной саблей.

Рабочие со страхом взглянули друг на друга и покосились на Хлопушу.

Но он не смотрел в их сторону.

На площадь с визгом и ревом выскочили несколько баб и окружили Хлопушу.

– Батюшка! – захлебываясь вопила одна. – Век копила! … Сундук цельный! Девке приданое! Стянули, черти!

– Не вели своим косоглазым грабить! – подхватила другая.

Сладу с ими нет! – кричали бабы. – Откупиться хотели – так нет! Всё тащут! Прибежавшие следом за бабами рабочие пытались унять их, испуганно взглядывая на Хлопушу.

Но тот махнул рукой.

– Тихо! – крикнул он. – Кто там озорует? Воскресенский завод не велено трогать. Работать будет. Илья! – крикнул он кудрявому казаку. – Возьми наших десяток. Очисти поселок. Сюда гони башкирцев. Скажи – вешать буду, кто грабить станет.

Илья махнул нескольким казакам и поскакал к рабочему поселку. Бабы бегом бросились за ними.

Народу на площади все прибывало. Из крепостной деревни, где жили земляки Захара, тоже прибежали мужики, бабы, ребята. Казаки пригнали из рабочего поселка башкир. Бабы и ребята, побросав опустошенные избы и раскиданные по улице пожитки, тоже выбежали на площадь. Всем не терпелось узнать, что теперь будут делать казаки.

– Тихо вы! – крикнул Хлопуша, перекрывая говор и крик тысячной толпы. – Говорить буду!

Он соскочил с лошади.

Громадный, плечистый, он откинул назад голову и пошел прямо к конторе. Все перед ним расступились. Сетку он все-таки не снял. Ниже сетки видно было только, как разевается рот и сверкают белые зубы.