Четвёртое – он с отцом в деревне N. Они смотрят в окно второго этажа роддома, и отец показывает ему на его мать, держащую в руках новорождённого. «Смотри, какой маленький», – произносит отец. Это воспоминание было самым чётким и самым непонятным для Таира, потому что если маленький был его младшим братом, то тот родился в городе. А вот он, Таир, как раз был рождён в роддоме деревни N.

Все эти ранние воспоминания Таир нёс в себе, как что-то обычное. То есть никогда не возвращался к ним и не носился с ними, как с «нечто», – они были естественны. И только когда ему было около двадцати и он в какой-то пьяненькой компании выдал их «на-гора», а его подняли на смех, он закусил язык. И больше о его ранних воспоминаниях никто никогда не слышал. Единственное, чему он тогда удивился, так это тому, что никто из присутствующих не помнил свою жизнь раньше своих четырёх-пяти лет. И это было самым непонятным для него – чего там помнить-то? Вот четыре года, вот три года, вот два года – конечно, не всё как на ладони, но отдельные моменты всегда всплывают, если их начинаешь извлекать. Но в этом вопросе окружавшие Таира люди всегда неожиданно для него тупели и начинали его убеждать в том, что помнить о чём-то ранее пятилетнего возраста природой не дано, а вот он, Таир, явно начитался фантастики. Так и повелось у него потом – всё, что было с ним необычного, люди относили к выдумке. Он же относился к этому без всякого сомнения и удачно укладывал в отдельный сундук памяти, из которого через много-много лет сложилась целая библиотека знаний, перевернувших его мир.

Однажды в седьмом классе, на уроке труда, учитель ближе к окончанию урока вдруг заговорил об индийской йоге. И с первых его слов Таир уловил в слове йога что-то беспредельно близкое ему и знакомое. До этого он никогда ни о какой йоге не слышал. Но тут вдруг так страстно разгорелся желанием узнать о ней всё, что едва учитель упомянул о какой-то перепечатанной самиздатовской книге, которая у него есть, Таир после окончания урока, когда все пацаны покинули мастерскую, стал осторожно, но настойчиво выпрашивать эту книгу почитать. Трудовик сильно подивился такому упорству, но не отказал, а пообещал принести. И принёс. «Только на три дня», – сказал он, передавая ему толстую стопку печатных листов, завёрнутую в газету. «Я быстро прочитаю и сразу принесу», – ответил Таир и вечером этого же дня, когда все домашние улеглись спать, он при свете настольной лампы принялся изучать текст. Уже через пятнадцать минут он понял, что в его руках величайшая в его жизни драгоценность. Он уже смог выполнить парочку незамысловатых йоговских упражнений и тут же сообразил, что прочитать книгу за три дня невозможно. Это надо изучать, и в этом следует упражняться. И принял решение – не вникая в смысл текста, переписать содержимое, за три дня успеет, книгу вернуть, а потом не спеша постигать великое искусство индийской йоги. Так и было сделано. Трудовик удивился, что такой текст был освоен за три дня, но ничего не сказал, лишь покачал головой и похвалил Таира за пунктуальность.

Меньше чем за полгода он изучил всю книгу по хатха-йоге и научился выполнять асаны в любой последовательности, но главное, ему удалось овладеть основным искусством и секретом древней науки – пранаямой. Со своим дыханием и пульсом, который смог доводить до трёх ударов в минуту, он творил чудеса. И вот уже в восьмом классе, прочитав за летние каникулы массу книг по индийской философии, он стал тренировать главную, как ему казалось, цель йоги – достижение нирваны, которую индийские мудрецы превозносили выше всех знаний мира. И ему удалось её достичь.