«Андрей Михайлович! Вы мне ничего не хотите сказать?»

Я обернулся.

Настя Вишневская сидела на диванчике в углу кафедры, и сидела так тихо, так неподвижно, что я её в первые секунды и не заметил.

«Сказать? Я, Настенька, даже и не знаю, что…» – потерялся я.

«А я на вас, Андрей Михайлович, обижена, серьёзно обижена!»

«Вот ещё, что ещё стряслось, почему?! За то, что я вам всучил часы у бакалавров?»

Настя помотала головой с серьёзным, даже строгим лицом.

«Нет, не в этом дело, мне всё равно нужно проходить аспирантскую практику, как раз очень удачно совпало. Вы ведь ещё даже денег обещали… как будто всё в мире измеряется деньгами!»

«Я не понимаю, Настя, чем я перед тобой провинился! Извините, перед вами!»

«Нет, ничего, пусть будет “тобой”, мне даже нравится. Вот поглядите, Андрей Михайлович! – она встала передо мной, высокая, сильная, обычно – но не сейчас – такая физически естественная, бесстрашная в отношении своего тела, и теперь не знала, чем занять, куда деть собственные руки, будто они только что у неё выросли. Теребила пуговицу на блузке. – Сегодня весь четвёртый курс говорит о вашем проекте! Люди восхищаются, то есть кто-то завидует, кто-то чешет языки, но большинство восхищается! Ваши студенты разобрали роли!»

«Так?»

«А меня почему не пригласили? А мне почему ничего не досталось?»

Я облегчённо выдохнул.

«Что вы вздыхаете?» – спросила Настя с подозрением и откровенно невежливо.

«Я думал, какая-то беда приключилась. Настя, милый человек, я просто предположить не мог, что вам… что тебе это тоже интересно! Ведь это просто… это своего рода студенческая игра, а ты уже исследователь, будущий кандидат наук! Я даже постеснялся тебе предложить».

«И совсем зря! Вам можно играть, а мне нельзя? И что мы теперь будем делать?»

«Если хочешь, – нашёлся я, – ты можешь выбрать любое историческое лицо того времени! У тебя едва ли получится принять участие в работе группы…»

«Вот, и это тоже!»

«Но здесь-то я в чём виноват, если лекции у всех групп четвёртого курса в одно время! И, кроме того, ты целая аспирантка, а они даже ещё не бакалавры!»

«Какая ерунда!»

«…Но я обещаю все твои мысли или тексты включить в сборник», – закончил я.

«И не только в сборник, а я хочу, чтобы вы зачитывали их вслух в вашей лаборатории! – потребовала Настя. – Я хочу быть частью коллектива, насколько у меня это получится! Извините, пожалуйста, я много прошу, да? Но я ведь вас немного разгружу от работы в апреле, поэтому у меня всё-таки есть небольшое право… Дайте мне, пожалуйста, список тех, кого уже взяли!»

Я дал ей список предварительного распределения исторических персонажей, записанный в свой учительский ежедневник. Настя сфотографировала список на телефон и, вернув мне ежедневник, уставилась на фотографию, нахмурив брови. Коротко усмехнулась:

«Лёша Орешкин, значит, будет царём и страстотерпцем?»

«Но кто же лучше него подходит? Ты на меня не сердись, Настя, пожалуйста», – попросил я.

«И вы на меня тоже. Не знаю сама, что на меня нашло… но для меня это важно! Я подумаю до конца выходных, Андрей Михайлович, можно? – Настя бросила взгляд на наши кафедральные часы и спохватилась: – Ой, как уже поздно! Побегу домой – простите!»

[19]

Тут мой рассказчик сам бросил взгляд на часы и спохватился в свою очередь:

– А ведь и правда поздно! Боюсь, я вас задерживаю и утомил.

– Я бы оставался и дольше, но гость должен и меру знать, – согласился я. – А между тем мы только начали!

– Моя жена гостит у своих родителей и вернётся что-то через неделю, – ответил Могилёв. – Я буду очень рад видеть вас у себя по вечерам, хоть даже каждый вечер, если только у вас хватит терпения добраться до конца моей истории.