Тейтум стоял у того самого склада, где было найдено последнее тело. Зои

рядом. Она держала в руках небольшую сумку – внутри: диктофон, чистый

блокнот, ампула со специфическим составом и два тонких электрода. Всё

легально, одобрено министерством. Но не рекомендуется.

– Ты уверен? – спросила она.

Он не ответил. Просто прошёл мимо ленты, поднялся по лестнице, уже зная, на какой ступени хрустит дерево, где доска немного ниже остальных, где

пахнет медью.

Память тела работала лучше, чем разум.

– Сядь, – сказала она. – Лучше на колени. Не облокачивайся. Глаза —

открыты.

Она достала ампулу. Протёрла место на шее спиртом, ввела препарат.

Мозг не должен засыпать.

Он должен войти внутрь, туда, где живёт то, что заблокировано.

– Я начну говорить. Твоя задача – не анализировать. Просто вспоминай.

Позволь памяти идти как дыму. Без фильтра. Без логики. Готов?

– Да.

– Где ты сейчас?

– На складе.

– Какой год?

Пауза.

– Я не знаю. Всё другое.

Пол старее. Воздух теплее. Я… босой.

– Кто с тобой?

– Девочка.

Я не вижу лица. Только волосы. Тёмные. Она поёт.

– Слова?

– Нет. Только звук. Монотонный. Как укачивающий. Меня это…

успокаивает.

Она даёт мне зеркало. Маленькое, треснутое. Говорит: «Смотри на себя, пока

не исчезнешь».

Зои зафиксировала тремор мышц. Сердце участилось.

– Что ты видишь?

– Себя. Но не я. Глаза другие. Они… пустые.

Я держу нож. Детский. Канцелярский.

Рисую что-то на коробке.

Взрослый сзади. Без лица. Только голос. Он говорит: «Если будешь хорошим, она не умрёт».

Я киваю.

Я не знаю, кто она.

Но я киваю.

Зои остановила запись. Он дрожал. Пот стекал по спине. Зрачки расширены.

– Тейтум. Посмотри на меня.

Он поднял глаза. В них – ужас. Не от того, что он что-то вспомнил. А от

того, что он почти всё помнит.

– Это было здесь? – спросила она.

– Нет, – прошептал он. – Не совсем. Это… похоже. Но не то место.

Я был младше. Намного. Я не был следователем. Я был… ребёнком.

– Тот голос. Ты его узнаёшь?

– Я слышал его снова. Год назад. На старом автоответчике. Кто-то оставил

запись. Мужской голос.

Он сказал: «Ты нашёл первую. Найдёшь остальных – найдёшь себя».

Зои покачала головой.

– Это уже не просто память. Это система.

– Он знал, что я вспомню.

– Или хотел, чтобы ты вспомнил по его сценарию.

Когда они вернулись домой, он не стал раздеваться. Он сел на пол, обняв

колени. На полу лежала фотография.

Не та, что раньше. Новая.

Подсунута под дверь.

Женщина – из прошлого. Та, которую он похоронил в себе.

На обороте – дата: 1997.

Подпись:

«Ты её не спас. Но можешь понять, почему.»

В ту ночь Тейтум не спал. Он сидел в кресле, смотрел на улицу, пока не

начался дождь. Не ради очищения. Ради тишины.

Он знал: дальше будут жертвы.

Он знал: это не случайности.

Он знал: он – не просто следователь.

Он – часть истории.

Он просто не знал, какую роль он играет.

Наутро поступил новый вызов.

Новое тело.

И на нём – его старое армейское клеймо.

Знак, который он стер с плеча девять лет назад.

Теперь оно было выжжено на груди убитого мужчины.

Убийца снова говорил.

И говорил лично с ним.

Он смотрел на фотографию слишком долго.

Не потому что не узнавал лицо.

А потому что не понимал, как это лицо оказалось в настоящем.

Оно должно было исчезнуть. Умереть. Быть похороненным вместе с его

детством.

Лена.

Так звали её в детских воспоминаниях, слипшихся, искажающихся, полусонных. Она не была родственницей. Не была воспитателем. Она была

той, кто когда-то сказала ему, что зло может жить в зеркалах.

А потом исчезла.

Он подошёл к раковине, открыл кран, долго держал фотографию под струёй.

Изображение не смылось. Бумага была ламинирована. Он перевернул —

подпись всё ещё читалась.