Эта прописная истина не избавила Фрезе от невыносимого стыда, который он испытал, услышав великодушное предложение фрау Мёринг. Его симпатичное обычно бледное лицо стало темно-красным.

– Благодарю вас от всего сердца, любезная фрау Мёринг, – ответил он. – Ваш добрый порыв делает вам честь, и отказываюсь от вашего предложения я вовсе не из гордости. Просто иначе никак. Я едва ли пробуду у вас долго. Возможно, мне удастся получить место домашнего учителя где-нибудь на периферии. Я устал от города. Здесь все отвлекает, на природе человек более сосредоточен, думаю, там мне удастся спокойно закончить учебу. Вы же не сердитесь на меня, фрау Мёринг?

Вдова поднялась и повела левым плечом.

– Да ну, что вы! – сказала она. – С чего мне сердиться? Мне жаль, что вы собираетесь уехать, такого тихого жильца искать придется долго, но рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Я просто не знаю… ну, да это и не мое дело, хозяин – барин. Вы закончили с кофе?

Фрезе кивнул, фрау Мёринг собрала посуду и тяжелыми шаркающими шагами покинула комнату, не сказав больше ни слова. Сомнений не было: женщина обиделась. Фрезе подумал было догнать ее и утешить парой добрых слов. Но делать этого ему не хотелось: возможно, она повторила бы предложение, а он и так не знал, куда глаза девать.

Положение молодого человека в самом деле было ужасным. Не то чтобы он легко впадал в уныние, но ситуация сложилась такая, что руки опускались. Боже, что это было за убогое существование! Нескончаемая тревога о завтрашнем дне и борьба за выживание! А ведь требовалось еще и учиться, и сдать до конца года государственный экзамен, чтобы наконец встать на ноги.

Фрезе подошел к окну и открыл его. Солнце озаряло море крыш, простирающееся во все стороны с высоты почти шестого этажа. Казалось, будто телефонные провода колышутся в раскаленном воздухе. Из соседней трубы тянулся тонкий голубоватый дымок, а чуть поодаль изрыгала сажу фабрика.

У самого окна шумела и чирикала стая воробьев. Серое облачко пребывало в возбуждении. Обычно Фрезе делился с птицами завтраком, но в тот день он об этом забыл. Голова гудела: что дальше? До сих пор частные уроки для ленивых и отстающих учеников помогали сводить концы с концами. Но деньги на последние объявления были потрачены зря. Никакого отклика.

Фрезе взялся было за книги, но беспокойство оказалось сильнее жажды знаний. Греческие буквы поплыли у него перед глазами. Нет, учиться в таком состоянии было решительно невозможно!

Молодой человек раздраженно смахнул книгу со стола. Чертовы книги! Проклятая учеба! И почему только он не стал столяром, каменщиком, кровельщиком или сапожником?! Эти хотя бы на хлеб всегда заработают, а ему, о боже, грозил голод! Разумеется, когда кончатся последние марки, настанут голодные времена!

– Ну что ж, посмотрим, – сказал Фрезе, охваченный приступом черного юмора. – Кажется, человек способен жить без еды неделями. Суччи [15] это доказал. Стану художником голода, как он, а не учителем гимназии. Суччи-то уж точно лучше зарабатывает. – Он растянулся на диване и накрыл ноги подолом шлафрока. Именно в таком положении молодому человеку думалось лучше всего. Что за ерунда?! В конце девятнадцатого века никто уже не умирает от голода. Ему помогут. Но кто?! Вот фрау Мёринг вызвалась. Нет уж, лучше голодать, чем жить на милостыню! Неужели ему больше нечего заложить? Осталась еще одна ценная вещь, по которой давно ломбард плакал: серебряные карманные часы. Их Фрезе получил в подарок на совершеннолетие. Отец, должно быть, долго экономил и откладывал, чтобы их купить. Несчастный, любимый, добрый, смешной отец! Он был кантором в Нижнем Диттерсдорфе, деревне в округе Бельциг. Большой оригинал: невероятно длинный, пугающе худой, всегда в больших синих очках, придающих его острому птичьему лицу сходство с филином. Любящее отцовское сердце хотело избавить единственного сына от уныния деревенской жизни. Франц должен был добиться бо́льшего. Юноша отличался усердием, а покойная мать оставила ему небольшой капитал, так что все сложилось само собой. Денег, однако, было немного, так что старик последовал совету знакомого, толстого Ноймюллера из Вассерхофа, и крайне неудачно вложился в ценные бумаги. Сбережения сына оказались потеряны, и как-то утром мужчину нашли мертвым в собственной постели. Угрызения совести свели его в могилу…