– Что за происшествие, герр Граф?

– Она наступила правым задним копытом на осколок бутылки, неподалеку от деревни, именно поэтому я остановился в Верхнем Краатце. Такая мелочь вполне может плохо кончиться.

– Очень плохо, – вставила Бенедикта, питающая особую любовь к миру животных. – Два года назад папа потерял коня. Тот наступил на гвоздь. Дело кончилось спазмом жевательных мышц и заражением крови. Твоя Тетка сейчас в стойле?

– Охлаждает рану, баронесса.

– Пойдем к ней! – живо предложила Бенедикта. – Боже, бедное животное! Сегодня у нас уже случилось горе. Умерла пава.

Лейтенант взял под козырек.

– Мои соболезнования, фройляйн!

– Сердечно благодарю. Знаете, граф Брада, когда почистите копыто, отведите Тетку на реку. Главное, чтобы вода была проточной. Что ж, посмотрим!

Они уже вернулись к хозяйственным постройкам, нещадно палимым солнцем. Перед стойлом Штупс крепко держал за узду Тетку Больте, правое заднее копыто которой конюх охлаждал в ведре. Рядом стоял Тюбинген, беседующий с маленьким, еврейского вида мужичком, который невероятно живо жестикулировал и низко поклонился Браде.

– Ваш покорнейший слуга, достопочтенный герр граф, – сказал мужичок, шепелявя. – Простите, что полюбопытствовал, но, видит бог, жалко же ж! Сижу в трактире у окна, а мимо идет герр граф и Тетку Больте под уздцы ведет. Потому я и явился, с дозволения любезнейшего герра барона фон Тюбингена. Ведь ежели человек тридцать лет с лошадьми, и только с лошадьми, так он кое-что в этом понимает. Эх, бедное животное!

– Так вы думаете, что дело серьезное, Исааксон? – спросил граф.

– Ох, серьезное, герр граф! Такое дело всегда страху наводит. Кто знает, не сухожилие ли? Если дозволите совет, герр граф, я так скажу: оставьте Тетку здесь и не гоните ее пока в Цорнов. Пошлите за главным ветеринаром, он у вас обстоятельный, свое дело знает и практику имеет, наверняка рану прижжет. А коли нет, так все равно скажет, что делать. С этим лучше не шутить…

Тут вмешался Тюбинген. Он тоже советовал послать за врачом, можно было запрячь маленький брек [13]. Бенедикта, встав так, чтобы лошадь не могла ее лягнуть, схватила копыто руками и вынула его из ведра. Ничего особенного видно не было, но дергающая мышца и слишком высокая температура вызывали тревогу.

Брада с кислым выражением лица стоял у самой морды лошади и совершенно не обратил внимания на то, что Тетка начала жевать букет, который он все еще держал в руке. История складывалась пренеприятная. В «полку нищего графа», как величали цорновских гусаров, потеря лошади всегда была поводом для брани. Меньше чем за шесть-семь сотен талеров новую было не достать, да и за эти деньги давали отнюдь не Буцефала.

Исааксон тем временем отвел герра фон Тюбингена в сторонку и стал торговаться с ним насчет пахотной упряжки. Они препирались уже четыре недели. Нашла коса на камень.

– Две тысячи семьсот, Исааксон, и ни одним пфеннигом больше, – сказал барон и рубанул рукой воздух. Продавец в возбуждении перепрыгнул с одной ноги на другую.

– Герр барон, еще сто марок, я сам на этом теряю, никак иначе не могу, честное слово, никак!

– Тогда оставим, Исааксон, я сказал свое последнее слово: больше не дам.

– Герр барон, две лошади, прекрасные, как девушки, восхитительные лошади…

– Но они мне нужны только для пахоты!

– Они могут тянуть любой экипаж. Резвые, как черти! Вы еще никогда не делали такой блестящий гешефт, дражайший герр барон! Спросите герра ротмистра фон Каленега! Он еще вчера сказал, что обе – стоящее приобретение. Герр Барон, войдите в положение! Добавьте еще сотню, а я сотню скину…