Маргарита за шесть лет привыкла к таким сценам, а когда-то они ее просто бесили.

Роберт налил ей полный стакан. Вино было превосходное, и она пила, наслаждаясь каждым глотком и сквозь ресницы глядя в его глаза, снившиеся ей каждую ночь в пустом без него Париже.

– Так я утром пошлю самолет за детьми? – вдруг спросил Лей.

Она кивнула.

– Что же ты узнала здесь такого, что тебе понравилось? – прищурился он.

– Двадцать лет мира для Германии. За это стоит побороться.

– Ах, вот что! – Роберт откинулся назад и почти минуту глядел на нее в каком-то веселом изумлении; потом рассмеялся.

– Как вы с Рудольфом похожи! Я это недооценил.

Улыбка у него пропала. Уставившись в одну точку, он тяжело задумался.

Ей не хотелось продолжать разговор, не хотелось продлевать эту его задумчивость. Она столько пережила за минувшие два дня, так измучилась за проклятые четыре месяца и так была счастлива теперь!

Она заметила, что он сидит с закрытыми глазами. Эти перепады настроения – от экстаза до апатии, истерические всплески эмоций, сменявшиеся провалами в пустоту, казавшиеся ей следствием запредельной усталости, всегда производили на нее тяжелое впечатление. Она не могла к ним привыкнуть и пробовала бороться. Пробовала – да, но… боролась ли по-настоящему?!

…В тридцать третьем у него не было ни минуты передышки, но тогда ей казалось, что это временно, просто период такой. В тридцать четвертом… После гибели Штрассера и Рема она совершила свой первый побег и вернулась лишь в тридцать пятом, чтобы снова отважиться на попытку. Но, видимо, не то она делала и не так! Пробовала убеждать, упрашивать, устраивала сцены… А нужно было просто отключить все телефоны, выгнать к чертям бесконечных посетителей, запереть все двери в их доме и заставить его для начала остановиться, опомниться, вернуться в самого себя!..

– Роберт, ты сейчас уснешь, – Маргарита погладила его руку, и он как будто очнулся. – Пойдем к себе.

– Мне нельзя спать, ты знаешь, – поморщился он. – Расскажи про детей.

– Ты их завтра увидишь. Лучше расскажи сам. В Париже только и говорят, что о визите Виндзоров. Это правда, что они так влюблены друг в друга?

– Пожалуй.

– А герцогиня тебе понравилась?

– Не знаю. Но я этой даме определенно не понравился.

– Я читала, что ты чуть не сбил кого-то, когда возил их на автомобиле по Мюнхену и вообще повсюду ездил с ними на бешеной скорости. Писали, что ты был сильно пьян.

– Не был я пьян. И никого не сбивал. Я всегда так вожу машину.

– Тебе неприятно об этом вспоминать?

Он снова поморщился:

– Да нет, извини. Я просто не знаю, что рассказывать. Эльза от Виндзоров в восторге. Они с герцогиней даже устроили какой-то тайный чай, а Эдуард два часа играл с твоим братом в кораблики… Ты непременно расспроси его. В общем, все прошло очень мило. Фюрер придумал послать Эдуарду приглашение от имени Трудового фронта… в моем лице, вот и пришлось повсюду с ними таскаться. Хотя на месте его бывшего величества я бы от подобного приглашения отказался. Теперь Геббельс устроил пропагандистскую трескотню, а в Европе сплетни плодятся.

Маргарита слушала с видимым разочарованием. Лей покачал головой:

– Ну клянусь тебе, ничего заслуживающего твоего внимания. Разве что их чувства друг к другу… Штрайхер меня уверял, что миссис Симпсон подослали к королю евреи, чтобы выбить из седла лояльно настроенного к нам монарха.

– Боже, какая чушь! – поразилась Маргарита.

– Не знаю… Но в этой паре первую скрипку определенно играет она, что, по-моему, противоестественно.

– Им у нас понравилось?

Лей немного подумал, усмехаясь, по-видимому, каким-то воспоминаниям: