Геринг ушел от Гитлера еще более недовольным, чем к нему явился. Фюрер, по сути дела, выдал Лею «индульгенцию» перед Господом… в лице самого себя.

Маргарита сидела с Эльзой, кормившей малыша, когда к ним пришел Рудольф. Беспокойство за жену еще не оставило его, да и ребенок хоть и родился здоровым и крупненьким, но ему, впервые ставшему отцом в сорок три года, казался самым беспомощным и хрупким на свете существом. Эльза решила кормить сама; молоко пришло сразу и много, и кормления всем доставляли удовольствие.

В спальню тихонько постучали, послышался голос Лея.

– Войди, Роберт, – отозвалась Эльза. – Я уже покормила.

Она спрятала грудь и, положив сына на подушку, приветливо улыбнулась:

– Вы сегодня быстро закончили, – заметила она.

– Да, быстро, – усмехнулся Рудольф. – Можно я его возьму?

Он взял малыша, сучившего голыми ножками, бережно, как показал Брандт, придерживая головку.

– Очень красиво держишь, – похвалил Лей. – Только лучше положи пока.

– Почему? – не понял Рудольф.

– Сейчас увидишь. Дай-ка мне. – Он взял ребенка, положил его на подушку, немного на бочок, отвернув от Эльзы. Младенец тут же пустил такую упругую струю, что Рудольф про себя пришел в восторг.

– В них гораздо больше жизненной силы, чем нам это кажется, – усмехнулся Роберт.

– Между прочим, там Геринг зубами скрежещет, – заметил ему Гесс.

– А что случилось? – спросила Эльза.

– Забавное недоразумение, – ответил Лей. – Грета, что за таблетки на моем галстуке лежали?

– Это мои. Я хотела снотворное принять, но… – Маргарита смутилась, припомнив минувшую ночь.

– Я так и подумал, – кивнул Лей.

– Как же ты глотаешь что попало?! – возмутился Рудольф.

– Ну виноват. Зато появилось свободное время и возможность нам с Гретой прогуляться к Кельштейну. Хоть посмотрим, что там Борман настроил.

– Как же ты в таком состоянии…

– Я в таком состоянии не могу серьезные вопросы решать, тем более с Герингом. А с женой побыть в самый раз. Вообще-то… – он глубоко вздохнул: – Будь вашему Буцу хотя бы две недели, я бы и вас троих туда вытащил. Такая красота вокруг, а мы тут все ходим, как индюки по птичьему двору, и пакостим друг другу.

– Как ты его назвал? – улыбнулась Эльза.

– Кого? А! Да Буц он и есть Буц! Знаешь… – он присел у ее постели. – Помню, мы с Гретой целый месяц для своих двойняшек имена сочиняли. Изольда, Аврора, Юдифь…

– Не было Юдифи, неправда! – засмеялась Маргарита.

– Зато Тристан был, и Зигфрид, и еще какой-то… не то Амфилохий, не то Сакердон.

– Ну неправда же! – хохотала Маргарита.

Рудольф тоже улыбался.

– Одним словом, мы до завтра отсюда исчезнем, – сказал Лей. – Переночуем в Платтерхофе. Там сейчас фон Нейрат перед отставкой лечится. Но мы его беспокоить не станем.

– Имей в виду, Борман и здесь, и повсюду персонал набирал сам, так что… – начал Рудольф.

– В-вот у нас у всех где уже твой Борман сидит! – Лей хлопнул себя сзади по шее с такой силой, будто хотел себе голову снести. – Извини, Эльза.

Он встал и молча увел Маргариту.

Через четверть часа, когда они уже собирались сесть в машину, туда, опередив их, заскочила Берта.

– Это как же понимать? – спросил Лей.

Собака отвечала тихим взлаиванием.

– Ясно, – кивнул Роберт. – Но ты уверена, что хочешь с нами?

Берта, фыркнув, мотнула головой и привычно улеглась на заднем сиденье.

– Куда мы поедем? – спросила Маргарита, увидев, что он выруливает на шоссе.

– Спустимся в долину и объедем гору с другой стороны. Надеюсь, еще остались места, где эта крыса не успела все перерыть!

– Мне кажется, Рудольф тоже стал недолюбливать Бормана, – заметила Маргарита.

– Поздно. Сначала спихнул на него всю рутину, а когда спохватился, то оказалось, что инфекция уже так въелась в организм партии, что поражения необратимы.