На Иосифа тяжесть и нежность – ага —
И прощальное небо бело и полого,
Бог – с тобою, в ногах полыхают снега…
Ну и что, что у девочки не было Бога!
Подпись к фотографии
Я живу в нищете,
в полумраке упавшего снега,
Ничего не хочу
(я же только что каши поел),
Не ищу ничего,
ни огня, ни с огнём человека,
Просто вижу во всём
убивающий нежностью мел…
Так уж вышло, что дожил
до пятой потёртой ступени,
А куда эта лестница,
Господи, страшно сказать.
На моторе моей
нарастающей с возрастом лени
То и дело взмывают над полом —
то стол, то кровать.
То и дело… – сказал
набирающий скорость бездельник,
От мороза укрывший
в квартире своей облака,
И глаза оглядели
внизу покачнувшийся ельник,
И поправила свет,
обронив рукавицу, рука…
24 01 2011
Оглушительны – шёпот и стон,
Крик не слышен, и слепы огни.
Сквозь удушливый обморок-сон
К тишине закордонной прильни…
Выдран с кровью из сердца Восток,
Испарились – нет более слёз,
И по жилам струится песок —
Это всё! Передоз! Передоз!
Беспосадочно души взвились,
Та – снегирь, эта – злая оса…
Уложили затылками вниз:
Пусть вольются в глаза небеса.
Наш дом
Наш дом, где разрываются сердца,
Опасен был и вечером в июле,
Чуть бигуди, блестящие, как пули,
Завертят больно кончики лица
И салом пальцев карточный атлас
Хлестнёт по подоконнику заката:
Хотя и не точна аптечно дата,
Мы знали, кто – вперёд оставит нас.
Прощай, исчервоточенный буфет,
Где тишина и паника – соседи
И отражают недра горький свет
Горением сребра и дымом меди.
Прощай, усталый маятник-снаряд,
Забивший тьму гвоздями перемены,
И ты, златой растительный накат,
Украсивший ещё сырые стены.
Прощайте, духи левого крыла!
Мы больше не нуждаемся в ответах…
Ужели нас нелёгкая взяла,
Рыданием безверия отпетых?..
Точно птичье перо…
Точно птичье перо —
разновесами воздуха в качку —
Исчезающий день
направляется к центру Земли,
И украдкой закат,
означающий света заначку,
Все набитые смыслами
топит мои корабли.
Неживая вода
отменяет и молнию славы,
Полыхнувшей в глаза
с улетающей спицы креста…
Но подснежную мглу
шевелят воскресения травы,
И прозрение – там,
где восходит царить слепота.
Мартовские хокку
*
Все разъехались в день похорон,
И внезапно один я остался:
Дом отцовский меня разлюбил.
**
Меры страданию нет:
Боль на Земле неделима…
Умирая, просилась домой.
***
Огонёк на крыле самолёта
Показался луной:
Через двадцать минут – на посадку.
На выход в свет книги Романа Тягунова
«Библиотека
имени меня»
Последний путь – не худший вариант.
Роман Тягунов
Во власти зрения и слуха,
Я помню всё, что ты забыл
В эпоху истребленья духа
И расточенья слабых сил.
Земле претит стоячий катет,
За вдохновенье мстит она.
За слово точное не платит
Трудов тяжёлых тишина.
Скажу и слова не нарушу:
Не гуще крови наш талант,
Последний путь – всегда наружу,
Он – вообще не вариант.
Но ты есть ты – на чёрной тяге
Предательских и подлых лет
Сорвался кляксою с бумаги
Во внешний вешний вечный свет
И возле беговой дорожки
Разлёгся на моем столе —
С вьетнамской маркой на обложке
И в ламинате, как в стекле.
В подножье ночи…
В подножье ночи со свету скользя,
Земные луны скоры и упруги…
Но отчего-то, братия и други,
Не верится, что вспять уже нельзя
И нет пути в теней подсенный ход
Из улицы на белый берег моря,
Хотя бы молча или только вторя
Всему, что умирающий народ
Поёт и говорит, в прилежном хлопке
Сосредоточив прямо на себе
Божественное, забранное в скобки
Неподлежанье сказанной судьбе.
Не верится, что век необратим,
А верится, что всё ещё возможно —
Войти во двор, ступая осторожно,
И разглядеть над кровлей зимний дым.
Чайка
В высокой прохладе надмирной дороги
Поджав перепончато-алые ноги
И в ночь отметелив летающий лёд,
Сестра моя Чайка по небу идёт…