Первые дни никогда не бывают самыми яркими, потому что мы привыкаем к замкнутому пространству, людям и однообразному расписанию. Эти дни останутся в кильватерном следе, как, впрочем, и все дни остаются за кормой. Внутри нас штиль. Мы никуда не торопимся, паруса наших разумов скручены на мачтах, ждут своего часа. Или не ждут.

– Саня! – сквозь жужжание пробился голос за дверью выгородки.

– Да, – я ответил и следом открыл дверь, в проёме которой стоял вахтенный отсека, тот самый Дима.

– Постой на связи, я дойду до курилки, – я вышел навстречу этим словам.

– Иди, потом я тоже схожу, – дверь моей выгородки тяжело закрылась сзади, Дима уже показал свою спину возле переборочной двери.

На подводной лодке должна соблюдаться акустическая культура – это означает, что нельзя хлопать дверьми, нельзя ничем стучать, бить, колотить, разбивать. Поэтому все двери аккуратно прикрываются за собой, чтобы был слышен только лёгкий щелчок замка.

Впереди больше 70 суток. Никто из нас не знает, что это будут за дни, как мы будем себя в них вести. Сейчас только начало нашего похода. Я спустился на нижнюю палубу, где находится пульт, за которым несут вахту офицеры. Командир группы спал, откинул голову назад, на подголовник. Я же говорил, что люди не механизмы, и погоны не роботизируют. Все мы люди. Над пультом висит самодельный календарь в виде небольшой подводной лодки, которая двигается по прошедшим дням, нарисованным на длинном склеенном узком плотном листе, она в самом начале, на старте, она не спешит, впереди долгий путь, нужно сохранить свои силы.

Нужно сохранить свои силы.

Щёлкнула закрытая переборочная дверь, задраилась кремальера – всё это на средней палубе, над головой.

– Саня! – прозвучал голос вернувшегося Димы.

Я молча поднялся к нему.

– Спасибо, – он стоял возле связи с центральным постом.

– …ть третий! – тихо выкатился звук из динамика, будто случайно выпал, споткнулся.

– Четвёртый отсек осмотрен, замечаний нет! – Дима даже телом вытянулся, напрягся, будто вахтенный офицер был перед ним.

– Есть чет…

Эти полтора слова будто эхом прокатывались по всему кораблю с носа до кормы, вынуждая вахтенных выпрямляться, прогонять сон, настораживаться и бить в ответ одними и теми же словами: «Отсек осмотрен. Замечаний нет-нет-нет-нет-нет». И лампочки мигают и тухнут. На подводной лодке всё вокруг в каких-то аббревиатурах, сокращениях, непонятных буквах. Точнее, они понятны подводникам, а вот людям непосвящённым трудно воспринимать что-то подобное. Например, табло, где лампочки тухнут и загораются – это система осмотра отсеков, чтобы вахтенные фактически проходили и осматривали отсек. Название этой системы немного странное – КИСГО, что означает… Что означает, то означает, какая разница? И называем мы осмотры отсеков – обжать кисги – а не осмотр отсека. На проектах подводных лодок, построенных раньше, были такие самодельные картонные часы с нарисованными получасовыми отрезками времени, вахтенные должны были самостоятельно переводить стрелки при осмотре отсеков. Но человеческая лень брала вверх, поэтому просто переводили это время в самом конце вахты, что означало, что всё время вахты отсек не осматривался, только если кто-то из начальства не проверит. А на нашем проекте кисги – это, грубо говоря, кнопки на каждой палубе, в носу и корме, которые нужно нажать физически, чтобы в центральном посту увидели сигнализацию, означающую бодрствование вахтенного в отсеке.

Вслед прозвучавшим по отсекам словам из уст вахтенных, я пошёл в жилой отсек, где располагались каюты, кают-компания, столовая, камбуз, душевые и курилка в трюме. Она представляла из себя закрытое помещение, вмещавшее в себя четырёх человек – троих в ряд на скамейке и одно место в небольшом аппендиксе напротив. Ночью здесь мало людей, мало дыма, только гудящая вентиляция, забирающая воздух, прогоняющая его через фильтры, очищая от вредных примесей палладиевым порошком. Это место, где обсуждаются корабельные новости, где люди бегут из своих отсеков, торопясь поджечь сигарету, загнать в лёгкие дым. А вокруг тонны ледяной воды.