Почти с самого начала первого года в Бруклине и большую часть первых двух лет в Нью-Йорке Джейн перескакивала с одной работы на другую[178] – разовые подработки, временные подработки, работы, сначала выглядевшие как постоянные, но исчезавшие вместе с работодателем, что случалось не единожды. Вначале Джейн трудилась на финансового обозревателя изданий группы Hearst, Роберта Х. Хемфилла[179], бывшего директора коммунального хозяйства, сотрудника Федерального резервного банка и некогда прожектера, у которого была своя оригинальная позиция в вопросе о причинах неустойчивости банковской системы, расшатанной Великой депрессией. Джейн занималась его архивом, помогала в подготовке материалов и печатала под диктовку. Она помогала брокеру, который собирался написать книгу о фондовом рынке[180]. Она искала работу в фонде Маркла, благодетеля тети Марты – но вернулась с пустыми руками[181]. Она работала на Westclox, создателей Биг-Бена, «вежливого будильника», владыки американских тумбочек, принимая заказы «из всех экзотических мест Земли», как она сама говорила об этом[182]. В какой-то момент ей показалось, что она «вовлечена в великое дело, в результате которого вскоре у всех на свете будут свои часы». На самом же деле она целыми днями печатала и принимала заказы, печатала и принимала заказы. В итоге она поняла, что великая цель никогда не будет достигнута, «часы ломаются и теряются, работа будет бесконечной». Душевный подъем, а затем стремительное разочарование посетили ее за единственную неделю, по окончании которой она ушла. Будьте к ней снисходительны: ей всего восемнадцать лет.

На самом деле это был первый и единственный за эти годы раз, когда Джейн сама ушла с работы. Часто она сидела совсем без работы. И за занятия, которые она находила, платили не больше 12 долларов в неделю. «Я едва могла наскрести себе на жизнь», – писала она позже. Она вспоминала одну особенно скучную работу: сидела совсем одна, бесконечно складывая цветные полоски бумаги. Начиная чувствовать «беспомощность и подавленность», мисс Джейн Батцнер обратилась к азартным играм[183]. Что ж, не то чтобы совсем уж азартным – но она выкладывала 1 доллар 25 центов за билет в ирландской лотерее[184], в то время нелегальной. В ней воспитали неодобрительное отношение к азартным играм «как глупым, бесполезным и в каком-то смысле аморальным… Но, oщущая бессмысленность бытия», она покупала их. «Я не могла себе этого позволить. Это означало забыть о новых подметках для туфель, приспосабливая вместо них кусочки картона». Она ни разу не выиграла, но никогда не жалела об этом: «Вот так запросто я смогла приобрести немного приключений, мечты и надежды, – напишет она. – Я до сих пор благодарна за те недели безумного воодушевления, ведь я в нем так нуждалась. Дерзкая и восхитительная нелегальность тоже пришлась кстати».

У Бетти дела шли немного лучше, она зарабатывала около 14 долларов в неделю. Когда они обе работали, то иногда могли позволить себе пригласить в квартиру уборщицу[185]. Но порой дела шли так плохо, что приходилось есть Pablum[186], пресное готовое детское питание, пусть и неаппетитное, но по крайней мере калорийное, как сообщал его разработчик. Чаще всего они резали лук, помидоры и зеленый перец и смешивали с бобами и маленькой котлетой. И немного чеснока: «Мы правда думали, что мы в авангарде, – будет вспоминать Джейн. – В Скрантоне у нас никогда не было чеснока». Они назвали свою стряпню