Оказавшись внутри я был удивлен еще сильнее. Места в нем не было вообще! Впервые в своей жизни я почувствовал себя слишком большим, чтобы по крайней мере здесь находиться. Приходилось передвигаться на цыпочках внимательно смотря куда наступаешь, иначе, мне казалось, легко оказаться без пальцев на ногах. Они бы здесь тоже затерялись. Мусора здесь было поистине много. Точнее не совсем мусора. Скорее всеразличного барахла, что раскидано везде и перемешано всюду из-за чего все в мусор и превратилось. Все остальное свободное пространство, свободное от мусора, занимала одна единственная кровать, а та завалена тряпьем. Все покрыто толстым слоем пыли. И как только он может здесь спать, есть, дышать? Или вообще подолгу находиться… Ни изнутри, ни снаружи нельзя было сказать, что дом этот обитаем и в нем кто-то живет. Он казался мне заброшенным, даже не смотря на наше здесь присутствие, а на два человека этот с позволения сказать дом точно не был рассчитан. Да здесь вообще невозможно жить! От одной лишь пыли можно задохнуться, не говоря уже про сам воздух. Спертость воздуха достигло своего апогея еще лет двадцать назад. Солнечный же свет вообще никогда не проникал сюда! Единственное окно оказалось лишь выбитой в стене небольшое дырой, расположенной рядом с дверь, и было тщательно затянуто, забито огромной грудой грязного тряпья, но не будь здесь этой дыры, я бы точно задохнулся. Все это создавало поистине дикую атмосферу маньяка-отшельника, что вспарывал глотки случайным знакомым. Я должен был испугался, с криками и воплями бежать от сюда сверкая пятками, но остановило меня одно «но»…

Было здесь то, что действительно сильно меня заинтересовало. Из-за чего пришлось закрыть глаза на царивший здесь хаос вот уже как несколько десятилетий или того больше. Книги! Вот так просто. Это были самые обычные, а вернее необычные книги. Я никогда в своей жизни не видел книг, а здесь их было столько, что каждому жителю города можно вручить одну. Хватит всем и еще парочка останется лежать на полке. Огромное множество всевозможных и всеразличных форм и расцветок. Скорее я только так предполагал, ибо толстый слой пыли, покрывший здесь все, обесцветил их и обезличил. Даже названий лишил. Их попросту не было видно. И лежали они везде, валялись тоже: на полу, на кровати, каждая стена была заставлена ими вплоть до самого потолка. Возможно, на них он и держался. Эти книги еще сильнее сужали и без того сильно ограниченное пространство. И не было им счета, так много было их. Это делало его самым опасным в городе преступником, даже похлеще тех, кто насилуют и убивают детей. Книги – богохульство, а богохульство – самый страшный грех. За него убивают на месте без спектакля-суда и совсем ненужного палача. Меня же это не особо сильно пугало – я не видел опасности в старых книгах.

– Удивлен? – спрашивает, а сам улыбается, обнажая свои пару черных зубов, заранее зная ответ. Он уселся на кровать, ничего не разбирая, прямо на весь свой хлам в самый центр беспорядка, своей пятой точкой лишь увеличивая его.

«Еще бы!» – мне хотелось завизжать от удивления, но вместо этого я сдержанно выдал:

– Еще бы! – вот черт, не получилось.

Меня так и подбивало спросить все ли он их прочел, а если и не все, то какие именно, а самое главное, что сказано в них. Да и вообще, откуда у него их столько? Слишком много вопросов, чтобы они все удержались в моей голове.

– Вы их все прочли? – они и не удерживались.

На его лице вновь появились черты улыбки. Не такой открытой, как предыдущей, скрытой под короткой бородой.