– Кто?

– Да я, я, Степаныч, не переживай. – Инга прикрыла за собой ворота и деловито подошла к тревожно курившему серому размышлятелю.

– Молодец ты. Всё хотела сказать, да как-то мешкала. – Хранительница протянула руку.

– Неужто вы специально ради этого шли? Отшил вас?

– Чего ты несёшь? – Инга нахохлилась, центральный уголок её губы дрогнул. – Дело у меня к тебе. Поручили. Через Павла – ему прислали записку. С одним из голубей, ты помнишь их.

– Записку обо мне?

– О тебе, о тебе. Я на словах передам, записка у Павла должна остаться. В общем, слушай. Иеремиила ни сегодня, ни завтра спуститься не сможет. А тебе новую вызволять.

– А в той записке инструкция была…

– Не было там никакой инструкции. Ты в следующее дежурство должен пойти на железную дорогу, там получишь.

– На пути? Что за бред? Опасно же там.

– Да не паникуй ты. Ты просто выйдешь к ним. На крайний путь – ближний к улице. За электротехническую лабораторию завернёшь, и ты на месте. Постоишь, подождёшь минут пять. И никто тебя не прибьёт, поверь, я знаю, в чём штука.

Дядя Лёша ничего не понимал и рассердился:

– А почему не можете сейчас рассказать мне всё по-человечески?

– Нельзя заранее, нельзя, и всё. Получишь инструкцию, бутылку с жидкостью и уйдёшь спокойно. Прийти должен в час.

– Ладно, Бог с вами со всеми, приду. Но скажите тогда, – вдруг взбрело сторожу в голову, – что за электрик управляет светом в Переяславском доме?

– Ы. Ты нашу первую встречу решил обсудить? Да пошутила я про электрика. Из-за сбоя во времени свет отрубился, понял? Ты помнишь, что устроил сбой во времени, а?

– Да. А райские птицы…

– Что?

– Не случилась ли с Зоей беда по причине, что птиц прогоняли?

– Ой, и бред ты несёшь. Не страдай: восторжествуют твои птицы. Опосля. Ты что-то загружаться стал. Много будешь знать – скоро состаришься.

– Неужто?

– А к психиатрам ты не собираешься пока?

– Ни в жизни.

– И не вздумай мне больше выкать. В отцы мне годишься, а выкаешь.

Инга похлопала дядю Лёшу по плечу, развернулась и со знанием дела скрылась за скрипящими воротами.

Первого июня, в час ночи под высоким, тёмным звёздным небом, напоминающим о вечности, и, в то же время, на пороге бесконечного мира грязных, унылых железнодорожных путей дядя Лёша стоял и ждал. Сам не зная чего. Ветер был холоден и насквозь продувал одежду. «Лето, ёлки-палки», – думал сторож, глядя по сторонам почти по-совиному.

Здесь космос поворачивался к людям мрачнейшим боком. Крайний путь, на высокой насыпи которого бдел дядя Лёша, походил на длинный странный коридор, отделённый от остальных путей кишками депо с незрячими окнами. Со стороны Пантелеевки, в результате заделывания дыры, где прежде устраивались перекуры, единственным лазом на крайний путь остался зазор между лабораторией и грязно-бетонным забором, ограждавшим двор с выгоревшим домом. Сторож стоял недалеко от лаза, боялся сделать лишний шаг и всё смотрел, смотрел, смотрел…

Облезлый фасад электротехнической лаборатории, выходящий на путь, в наглом фонарном свете желтел, как зубы курильщика. Плохо пахло. Массивные шершавые столбы, державшие руками-перекладинами провода, казались едва ли не начальниками космоса. А провода – его венами, монотонно гудящими.

Сторож проверил время: пятнадцать минут утекло. Вздохнул и затеял второй безнадёжный акт озираний по сторонам. Думалось: ещё немного, и местность вберёт пришельца в себя. Сам путь притягивал всё больше внимания. И потянуло туда, и в голове промелькнуло, что это река с чёрной гнилой водой, шевельнёшься – и упадёшь в эту воду.

«Стикс, – пронеслось в голове – оборвалось… сигнальным звуком приближающегося поезда. – Поезда? – поймал себя на мысли загипнотизированный. – Нет, не похоже на поезд. Не похоже… на… поезд…»