Он нажал одновременно вторую, седьмую и девятую кнопки, потянул на себя, и дверь отворилась.

– Волшебник. – Михаил усмехнулся бессильно.

– Современник подъездных кодов.

И они вошли в подъезд.

– Давайте на седьмой поднимемся.

По широкой и светлой лестнице они взобрались на нужный этаж. Увидев обитую кожей дверь, Михаил впал в уныние.

– Кожаная.

– Да. И внутрь мы никак не попадём.

– А и чёрт с ним. Давайте покурим. У вас папиросы есть?

– Сигареты.

Встав у окна и уложив Брэма на пол, закурили – легко, без малейших заминок. Дым поглощался полуживым молодым человеком с более явным успехом, нежели в руке его с полчаса назад удерживалась ангельская бутылочка.

– Миш, а как ты в ту ночь на Пантелеевке оказался?

– Брэма выгуливал.

– Так далеко?

Долгий тяжёлый дым из призрачных лёгких спутывался с молчанием.

– Да, далеко.

Дым кончился, молчание не кончалось.

– Что же произошло?

– Хм.

– Не хочешь, не говори.

– Любовницу ждал. Она работала в конторе, возле которой вы меня нашли. Обычно мы соединялись поблизости, у неё дома. Условия позволяли. Я… говорю без экивоков. Чёртова страсть. В предсмертный мой вечер поссорились. Сбежала в контору к вахтёрше и выходить не хотела. Вернулся к окнам конторы с Брэмом и ждал. Чудо… она.

– Зоя?

– Каланхойя.

– Не Зоя. Я крышей еду. Не Зоя. А что случилось-то? С тобой?

Михаил смял бычок двумя пальцами.

– Шпана случилась. Их четверо было. А я уйти не захотел. Вот и всё.

– А Брэм что же?

– А что Брэм? У него ножа не было.

– Ох, ладно, ладно, всё. Ты извини меня.

– Один из них на солнышко моё глаз положил. Успел сообщить мне.

Сторож сглотнул:

– Вряд ли она… ему досталась.

– Нет. Я уверен, что не досталась.

По дороге к Переяславскому дому, с проснувшимся интересом разглядывая новостройки, Миша поведал, что на рай он плевать хотел, а разделаться с убийцами и повидать родную девочку обязан. Брэм тем временем бегал кругами, не уставая обнюхивать каждый куст.

У блочного здания гостиницы, предварявшего Переяславский дом, они увидали Ингу, стоявшую на углу и буравившую им лица неимоверными глазищами-фарами. Правда, дядя Лёша на минуту отвлёкся от них, узрев на гостинице табличку со знакомым словом «ГАСИС». Табличка извещала всех о том, что гостиница предназначена для участников этого самого «ГАСИСа». И тогда он прочитал расшифровку внизу, начертанную мелким шрифтом: «Государственная академия профессиональной переподготовки и повышения квалификации руководящих работников и специалистов инвестиционной сферы».

– А, – сказал сторож. – Вот оно как.

– Вы где застряли, господа? – не выдержала Инга.

Она пошла им навстречу, и когда сторож и Миша поравнялись с ней, последний протянул ей руку, ни грамма не смущаясь дикой внешностью её.

– Мы в дом мой ходили. Михаил.

Инга же смущённо и бережно пожала руку, оглядела пса, разулыбалась и сказала, обращаясь к дяде Лёше:

– Ты иди. Мы сами. – И, ласковым жестом позвав за собой, закачала бёдрами к головному «ГАСИСу».

Палец Михаила покрутился у виска. Сторож видел это. «Не напугала его, но вряд ли понравится. На любителя чересчур она».

…В сторожевой каморке сонный Сеня обыгрывал напоследок не менее сонного и удручённого поражением Михалыча. Дядя Лёша, как ни в чём не бывало, включил чайник и уселся в углу. Задумался.

– Всё, скоро домой, – убирая домино в коробку, обратился ко всем Сеня.

– Радуйся, обормот зелёный, завтра я отыграюсь по полной.

«Огломот», – промелькнуло у дяди Лёши.

– Это мы посмо-отрим, – протянул Сеня.

– Это ты посмотришь, а я повыигрываю. Чего там Степаныч, чайник поставил, что ли? Ты чего смурной?

– Пойду курну.

Воздух на улице распирало от сырости. Дело близилось к рассвету, однако сторож его и не ждал; сердечный сгусток бултыхался в тяжёлом непокое, в поисках луны. Луна пряталась, опасаясь, надо думать, всего предстоящего. Непонятно почему, но сторож не сомневался, что Иеремиила не спустится к нему сегодня, и, тем не менее, по инерции долго смотрел в небо. Ни луны, ни ангела. Из транса вывел скрип ворот, ведущих на Пантелеевку, сторож встрепенулся.