– Ничего себе.

Оставалось минут тридцать пять. Сторож вник в циферблат понастойчивей, чтоб убедиться. Всё точно.

– Ждём. Крутить колёсико нам нельзя.

Вздохнув, вызволитель заметил пустую лавочку, облепленную кустами сирени.

– Давай посидим, может?

Сделал шаг. Тень покорно двинулась следом, сторож шагнул смелее и через тридцать секунд уселся на весёлые, разноцветные, дружно приколоченные к железным остовам реечки. Некоторые из них, правда, были утрачены.

Тень Михаила пристроилась в лохмотьях первого тополиного пуха, у ног… Сидевший передёрнулся от чувства неловкости, перепроверил время: оставалось тридцать минут, минут! Никуда не денешься. Мимо прошёл молодой человекообразный шкаф, небритый и лысый, ошпарив презрительным взглядом и высморкавшись на асфальт. «Фу». Шкаф углубился во мглу… шёл в дом с изюмом.

Минуты через четыре дядя Лёша принялся замерзать. Встал с лавочки. Тень тоже зашевелилась.

– Давай, Миш, пройдёмся немного.

И сторож замаячил по двору. Не его мужская тень ходила следом. Собственной, считай, и не было. Привиделось: чуть в стороне, вдоль стен особняка скользит ещё одна. Остановился и плеснул туда карманно-батарейным светом. «Нет. Померещилось».

Он шагал и шагал, заложив руки за спину, задумавшись о старичке, поглядывая иногда на часы, но машинально и не фиксируя на них внимания. «Я его и не увижу, кто он, старик. Никогда не увижу».

Тень перестала плыть рядом, её понесло вокруг сторожа. Подъехала и вторая тень, вынудив отрезвиться; сообща они оцепили его, не прекращая двигаться по асфальту, по часовой.

– Откуда второй? А, это не человек.

Тень Михаила наползла на ботинки, яростно колыхаясь; вызволитель поднёс к глазам руку с часами, вздрогнул.

– Сказали ж, не думай.

Дрожащими пальцами он свинтил с бутылочки крышку и выронил – ёмкость и крышку – на Михаила. Слёзы ангела разлились по человеческой тени. Минутная стрелка ткнулась в четвёртую рисочку.

…Вытирая со лба влагу стресса, дядя Лёша присел на землю, откуда, без лишнего пара и дыма, восстал молодой и высокий, с длинными угольными глазами, с чернильными волосами, свободными, широкоплечий, в светлой рубашке, мрачных и запылённых брюках. Спокойно, но в то же время с досадой, Миша взирал на сторожа, потирая правую кисть.

– Больно же. Бутылочка, хоть и ангельская, стеклянная как-никак.

Оба уставились на отлетевшую ёмкость; не разбившись, она светилась по-прежнему.

– Не потеряешь такую, – заметил вызволенный.

– А время я… Я время потерял. Извини меня, задумался.

Михаил протянул ему руку, тот схватился, поднялся и пошёл за флаконом.

– На стекле ни пылинки.

– Дайте взглянуть.

– Извини, я не знаю, можно ли.

– И не нужно, – улыбнулся Михаил.

– Я прошу: извини. Нехорошо получилось в принципе. – Он смущённо спрятал флакончик в карман.

– Бросьте. Куда мы теперь?

– В дом на Переяславку.

– Идём. – И новобранец шмыгнул носом.

– А кто вторая тень? И где она?

– Да пёс мой. Всё, усвистал куда-то. Сам разберусь попозже.

– Нет-нет. – Призадумался на минуту, а потом заглянул в бутылочку и увидел на дне пару капель. – Позавчера я такое чудо-юдо оживил, что собаку надо обязательно. Тем более твою. Вашу. Давайте искать.

– Хорошо. Брэм, ты где? – Хозяин наклонился. – Откликнись! Ох, ты. Так-то лучше.

Дядя Лёша направил свет вниз: вблизи от вызволенного пытались подпрыгнуть и виляли хвостом.

– Сейчас всё будет.

И мельтешащий силэут сдобрился оставшимися каплями и распрямился без замедлений, поднялся на задние лапы, упёршись передними в грудь Михаилу, лизнув в подбородок.

– Овчарка, – повеселел дядя Лёша. В неотложном прыжке пёс лизнул в лицо и его и отошёл за хозяина.