Они вышли из лифта и поднялись на четвёртый-Зэд, придвинулись к полотну двери, обитому лоскутами потемневших, но, видно, хороших материй. Павел выискал в складках обивки ключ – на ржавом кольце с допотопным брелоком – и отворил.

В прохладной дремотной квартире горел электрический свет.

– А что насчёт успокоения?

– Выключим. И окна стоит прикрыть. Нежарко, – сказал провожатый.

– А чего из них видно-то? – Квартирантка прошла на кухню к миру окна. По спине её сторож прочёл, что увидено нечто из ряда вон; поспешил к ней. И, вроде бы, за окном представал дом напротив, Переяславский, мрачно-кирпичный, но сказочной высоты, выдающей тайные этажи. Многие окна ломились от света, жёлтого, рыжего, томно-зелёного, – и маячили, хаотично мешались с бессветно молчавшими. Деревья и фонари, ростом с дом, кронами, аурой голубоватого освещения прикрывали кирпичного великана, повключавшего тут же и в тёмных окошках синий с красным огни.

– Красота, – констатировал дядя Лёша и, найдя глаза Павла, принялся уточнять: – Пантелеевский дом снаружи выглядит так же?

– Да. Из окон промежуточных этажей дома напротив. С улицы он шестиэтажный, – скептически улыбнулся абориген. – Нам пора уходить.

– Да-да, конечно. Ну, Зоенька, до свиданья.

Размякший Алексей Степанович поплёлся к выходу, как вдруг услышал Зоин вскрик.

– Что?

– Это он, он во дворе. Я его точно заметила.

– Кто?

– Вовка. Ухажёр мой. Вовка.

Вызволитель выслал Павлу воздушный немой вопрос.

– Он не опасен. Он не может попасть в этот дом.

– Он тоже призрак?

– Нет, он давно обычная нечисть.

– Как? – растерялся сторож. – А Зое обычная нечисть не причинит вреда?

– Повторяю: он не может попасть в дом, и на улицу, и на крышу не может, невзирая на то, что пожарная лестница близко к земле. Полагаете, ему не долезть из-за сверхэтажности дома? Нет. От асфальта он оторваться не в состоянии. И хорошо, иначе бы портил мне отдых, я на крыше кефир попиваю.

– Ясно. Заложник двора.

– Единственный двора недостаток.

Зоя глазела в окно, Павел подшелестел к ней, сказал вполголоса что-то, она отошла.

– Вам постелено, вы устали, отправляйтесь-ка спать.

Освободив квартиру и отследив из-под шляпы сторожа, провожатый закрыл дверь на ключ.

– А разве Зое нельзя выходить?

– Лучше не стоит.

В лифте, в долгой дороге на первый этаж, дядя Лёша спросил у ключника, кто, всё-таки, тот по всамделишному призванию.

– Хранитель этого дома. Не путайте с домовым. Я возник сообща со зданием в двадцать шестом году.

Кабина застыла, а гость засвидетельствовал: панель с нереальными кнопками схлопнулась до нормальной. Он перевёл взгляд на Павла и – его уже не было в лифте. Сторож поёжился и отомкнул аккуратно дверцы, спустился по лестнице, затормозил у подъездной двери, мучимый желанием враз пройти все этажи пешком. Усмехнулся себе и вырулил в сторону Вовкиного двора – не уследив, как; обогнул бюро адвокатов, повстречался с горсткой ступеней прохода во двор, горсткой, сыревшей промеж бокового фасада бюро и забора-стены типографии, прокопчённой углём с железной дороги.

«Зачем я во двор иду?» – осадил себя, пятясь на Пантелеевку.

В противовес дверцам лифта железную створку в воротах ТЭЦ дядя Лёша открыл по-бандитски. Надеясь увидеть ангела, автоматически сделал пару затяжек, охнул и бросил: «Балда, с папиросой-то не увижу».

Ирина не появлялась. Пришлось втащиться в каморку ни с чем, острее привычого ощущая всю бесполезность сторожевой повседневной деятельности. Бесполезность и скуку.

– Э! Ты чего?!! Тебя три часа не было, ты сдурел? – вытаращив глаза, завопил Михалыч.

– Я ж говорил: по личному делу. Неужто был нужен?