– И как?

– Мне нравится.

– Ну, хорошо, – сказал доктор.

И трогал Каллиопу целый день.

Он прощупывал невиданного зверя – и выяснил, что у того есть большое сердце, мягкий, как у собаки, живот и странный, как у морского конька, позвоночник. А еще – спрятанные в белой гриве маленькие рога, похожие на речные ракушки, и небольшие крылья, которые Каллиопа смущенно прижал к бокам и отказался демонстрировать.

Каллиопа весил двенадцать кило. Когда радовался, достигал тридцати трех сантиметров в холке. Когда грустил – ограничивался тридцатью. Четырехкамерное сердце качало по его сосудам горячую кровь. Температура тела составляла сорок градусов Цельсия – но, как отметил доктор, с поправкой на переживания.

Подвижный хвост, похожий на кошачий, по сути своей оказался ближе к хвостам ящериц – и, когда Каллиопе стало не по себе, остался в руках у доктора.

Каллиопа, соответственно, остался без хвоста, но стал даже изящнее, в облике его неожиданно проявилось что-то оленье.

С чего Ната взяла, что он мужского пола, доктор так и не понял. Однако назвать Каллиопу самкой он тоже не мог, поэтому на сей счет помалкивал.

Еще зверь слегка менял цвет, оставаясь в рамках очень светлого спектра. Перламутровая чешуя была жесткой на спине и груди, а на морде, животе и лапах структурой больше напоминала перья маленьких птиц. Также, по словам Наташи, иногда Каллиопа светился; но когда заболел – перестал.

– Фосфоресцировал? – уточнил доктор.

– Ваще, – подтвердила Ната. – Но это редко.

Она старалась не оставлять Каллиопу и доктора наедине; покидала их, только чтобы сменить пластинку: в гостиной, у окна, стоял граммофон, и из латунного рупора целый день раздавались старые песни чернокожих американцев.

Помимо граммофона, в гостиной обитало множество другого старья: круглое зеркало с рамой в форме солнца, коллекция фарфоровых фавнов на ореховой этажерке; в трех массивных ящиках – коллекция игральных карт и географических, вперемешку; инкрустированный столик, едва выдерживавший уложенные на него шкатулки; советская остекленная «стенка», битком набитая посудой и коробками; а также часы с маятником, часы, которые шли в обратную сторону, и часы без кукушки – створки ее домика над циферблатом были распахнуты, но сама кукушка, по словам Наташи, улетела.

Пластинка бежала под иглой, стрелки часов падали к цифре шесть – и вновь взбирались к двенадцати, солнце заходило на новый круг, а Каллиопа вертелся в руках доктора и никак не давал себя как следует осмотреть.

– И каково обладать таким сокровищем? – поинтересовался доктор.

– Каким? – встрепенулась Ната.

– Таким, – сказал доктор, указывая на Каллиопу.

– Странный вопрос, – поморщилась Ната.

– Никогда не думали его продать?

Ната рассмеялась.

Доктору от этого смеха стало не по себе.

– Никогда не думали продать почку? – спросила его Ната.

– Думал, – признался доктор.

– А сердце? – поинтересовалась Ната.

Улыбка ее растаяла.

Доктор промолчал.

На следующий день он привез с собой медицинское оборудование.

Доктор направил на Каллиопу портативный рентген-аппарат, и тот почему-то сразу сломался.

Ультразвуковой сканер не сломался, но отказался выдавать ультразвук; вместо этого настроился на какую-то радиоволну и включил доктору прекрасный скрипичный концерт.

А как только доктор подошел к пациенту с иглой и пробиркой, чтобы взять кровь на анализ, Каллиопа исчез.

– Он и так умеет? – осведомился доктор, стараясь сохранять спокойствие.

Его невозмутимый вид должен был обозначить, что с такими пустяками он сталкивается каждый день. Все-таки специалист по экзотическим животным.

– И так, – подтвердила Ната, – но очень редко. Боли боится.