Так он и стоял рядом со мной, чуть наклонившись и держа стакан с водой у моего рта, пока я пила и судорожно глотала прохладную воду. И только когда допила всё до капли и отпустила его запястье, резко, будто опомнившись, он отскочил от меня, словно от прокаженной. И тут же зашел за стол, плюхаясь в собственное кресло – явно предупреждая все мои дальнейшие попытки дотронуться до него.

Боже, как же я ему противна... Вроде бы ничего нового, но отчего-то сейчас это особенно задевало. Как-никак я в своем лучшем виде – по улице когда шла, все мужчины оборачивались. На мгновение мне стало так плохо от этого, что всё остальное совершенно перестало волновать.

Декан же, напряженно в кресле и сплетя между собой пальцы, наблюдал за мной тяжелым, крайне неприязненным взглядом.

– Прекратила истерику? – глухо спросил декан, как только установилась тишина.

Сглотнув, я молча кивнула.

– А теперь рассказывай, Сафронова, когда и при каких обстоятельствах ты услышала о том, что я ненавижу ректора. Потому что, если мне не изменяет память, я тебе ничего такого не говорил.

Изменяет, изменяет… – хмуро подумала я.

И вдруг резко выпрямилась, словно меня по спине хлестанули плетью – до того ярко вспыхнула в моей голове идея. Я должна увлечь его не тем, по чему я готовилась – не каким-то там дурацким «зачетом», а тем, что жизненно интересно ему самому!

– Я вам расскажу, Андрей Федорович… – тихим вкрадчивым голосом произнесла, специально чуть растягивая и замедляя слова. – Только это… долгая и совершенно невероятная история… Собственно, ради нее я к вам и напросилась. Можете выделить мне… минут десять?

Настороженно прищурившись, декан склонил голову на бок.

– Что за история, Сафронова? Кто-то собирает не меня компромат? Ты что-то подслушала?

– Подслушала, Андрей Федорович… Мнооого чего подслушала… – плавно выскользнув из кресла, я приблизилась к столу и осторожно, чтобы не спугнуть его, вытащила из кармана юбки подвеску. – Но вы должны пообещать, что не будете перебивать меня, пока я не закончу. Это связанно… с вот этими… часами. Посмотрите на них внимательно, Андрей Федорович. Они весьма… занимательные…

7. Глава 7

Подозреваю, что Игнатьев не выгнал меня в первые же минуты гипноза исключительно потому, что у него сработал тот самый «собачий» рефлекс. Его разум и тело уже испытывали расслабление при звуках этого моего голоса, этих интонаций и при покачивании этого самого, странного предмета в моих руках. И как только услышали и увидели всё то же самое, мгновенно среагировали и вызвали ту же самую реакцию – расслабление и выключение инстинкта самосохранения.

Иначе объяснить, почему декан в принципе стал слушать меня, я не могла – ибо несла я такую лютую чушь, что у самой уши в трубочку заворачивались.

– Около недели назад я проходила случайно мимо кабинета Березина – помните, молодой такой доцент с Евразийского Института… и вдруг услышала, как внутри кто-то очень громко скандалит… кричат, ругаются… Остановилась послушать – подумала, вдруг кому-нибудь придется помощь вызывать… И тут слышу женским голосом – «да как вы смеете мне такое предлагать, Антон Юрьевич! Я на вас жаловаться буду декану!»

– Декану? – насторожился Игнатьев, стрельнув в меня взглядом. – Мне?

Э нет… так не пойдет… Поняв, что допустила оплошность, я покачала головой. Не надо, чтобы он продолжал быть центром истории и внимательно прислушивался к тому, что я рассказываю. История – это способ завлечь его изначально, заставить слушать и смотреть на часы-подвеску. Но постепенно надо сделать так, чтобы он заскучал – монотонно и долго рассказывать ему что-то, чтобы ввести в транс. И вот тогда, в состоянии измененного сознания, вновь зацепить его, но уже на более глубоком уровне.