Гимназистки Книга 2 Петербург Светлана Файзрахманова

– Доброго утра, – поздоровался вставший к обеду Медякин, поглаживая отекшее лицо, после вчерашнего вечера.

– Доброго, – без особого настроения ответила Евдокия Ивановна, поправляя фалды модного платья. – Сергей, ты вчера весь вечер волочился… кх… ухаживал за своим… ммм… секретарем. Общество может заподозрить, что ты увлекся ею. Подумай о её репутации в конце концов.

– Ты и впрямь заботишься о репутации моего секретаря?

– Несомненно.

– Что ж, ты права. Вероятно, Николай Николаевич воспримет это как дурной тон. Сегодня же напрошусь к Яхонтовым на ужин; мне следует поговорить с ним. А где же Наталья Ильинична?

– Сказала, что отправилась проведать травницу. Это было утром. Рано утром. Но она всё ещё не возвратилась.

– Откуда ты знаешь? Ты так рано встала?

– Не говори вздору, – служанка уже доложила.

– Хорошо, тогда я по пути заеду за ней. Евдокия Ивановна поджав губы в тонкую нитку, вышла из гостиной: “Что толку с ним разговаривать, если он слушается эту ведьму и принимает все за чистую монету”.

***

– Добрый день, Николай Николаевич, как же вы себя изволите чувствовать после вчерашнего балу? – осведомился барон Медякин, прибыв в гости.

– Благодарствую, чувствую себя превосходно, – ответил Яхонтов, обращаясь к супруге, – Глафира Петровна, будьте любезны, распорядитесь, чтобы в мой кабинет доставили наливочки. С этими словами полицмейстер предложил барону переместиться в кабинет.

– Здесь мы будем обезопасены от посторонних глаз, – заметил он, усаживаясь в мягкое кресло. – Неописуемая радость охватила меня по поводу вестей, принесенных вами на прошлой неделе. Наконец убиты эти злодеи, что причинили гибель семье моего брата. На сердце теперь легче и купцам безопаснее с товаром путешествовать стало. Как вы считаете? Осталось только найти душегуба, причинившего вред нашим девочкам.

– Безусловно, Николай Николаевич, разумеется, я, как и вы, рад тому, что империя наша избавилась от банды Копытина. Однако прибыл я с иным, более деликатным вопросом. Известно вам, что я сирота с некоторых пор, однако достиг в деле своём определённых высот. Возраст мой позволяет самому управляться с делами и владеть наследством родительским. О нерушимой репутации своей позволю себе сказать, что и в сыске имею некоторую успешность.

– К делу ближе, любезный, репутация ваша мне добре известна, да и о финансах ваших имею представление, – прервал его Яхонтов, уже изрядно пригубив наливочки, предвкушая, куда склоняется речь барона.

– Хочу я просить руки Натальи Ильиничны?

Яхонтов улыбнулся.

– А что ж скажет ваш дядя? Возможно, он иное намерение насчет брака имеет.

– Я уже писал Петру Людвиговичу, и он выражает согласие на брак наш с Наташенькой.

– И Наташа дала вам своё благосклонное согласие?

– Мне было бы неловко спрашивать Наталью Ильиничну об этом, не заручившись сперва вашим согласием.

– Если племянница моя не выскажет возражений, то и я, со своей стороны, не вижу причин для отказа, – заключил Яхонтов. Барон Медякин с облегчением выдохнул.

– Не соблаговолите ли, сударь, остаться на ужин? – осведомился Яхонтов.

– С превеликим удовольствием, Николай Николаевич, однако прежде мне надлежит забрать Наталью Ильиничну от травницы, к которой она изволила поехать, и переговорить с ней наедине. А уж потом, независимо от её ответа, мы непременно явимся к вам на ужин, – уверил барон.

– Что ж, будем ожидать вас к семи часам вечера. И Евдокию Ивановну прихватите, ежели можно. Ведь как же ваша сестрица весь вечер дома одна скучать будет.

– Непременно будем, – с готовностью согласился барон Медякин.

***

– Светланушка, душенька, куда это вы собрались в такую рань? И как же ваша нога? – удивилась Лилия Сергеевна, едва увидев дочь.

– Мама, мне уже полегчало. Я собиралась навестить травницу. Вы ведь знаете, именно она спасла мне жизнь. Да и думаю, прикуплю у неё травок разных, чтобы нога скорее выздоровела, – тараторила я, стараясь, чтобы мать не вздумала меня останавливать.– Не переживайте, меня Пелагея сопроводит, да и кучер, ежели что, сможет защитить.

Поблагодарив мать за завтрак, а к завтраку был очень приличный чай с мягкими и ароматными бцлочками, присыпанными корицей, я позвала служанку и велела ей известить Ахмеда о поездке.

– Звали, барыня? – вошел кучер, чернявый бородатый мужик кавказской наружности, осторожно оглядываясь.

– Да, Ахмед, будьте добры, отвезите мою дочь к травнице. Пусть Пелагея присмотрит за ней – негоже незамужней девушке разъезжать одной.

– Слушаюсь, барыня, – поклонился кучер и вышел, чтобы припрячь коней в карету.

– Август-то какой солнечный, ни облачка, – щебетала Пелагея.

– Август лишь начался, – ответила равнодушно я.

– Барышня, что-то вас беспокоит? – с удивлением заметила Пелагея, отмечая непривычную сдержанность своей хозяйки. Ранее Светлана была куда более разговорчива с нею. Однако после происшествия, когда её жизнь едва не оборвалась, в ней что-то изменилось. Светлана стала более взрослой, серьезной и молчаливой. Даже с родителями она теперь говорила, словно на равных.

***

Муза Карловна выказывала явное недовольство супругу своим раздраженным тоном:

– Григорий Павлович, да что же вы так потакаете нашей Танюше? То собаку эту ей дозволили оставить прямо в доме, теперь вот отпустили её к этой ведьме? А ежели с ней что снова приключится?

– Муза, прошу вас, успокойтесь, Танюша уже взрослая барышня, и через месяц, станет замужней женщиной. Неужто вы намерены опекать её и после свадьбы? Полагаю, её супруг будет весьма оскорблен вашим вмешательством в их семейную жизнь. Осознайте, дорогая, что наша дочь выросла, и сама разбирается, куда ей можно отправляться, а куда не следует, – отвечал доктор Лепехин строго, намекая на её излишнюю опеку. – К тому же с ней Дашка поехала, я сам видел.

– Тоже мне, пригляд, – не сдавалась Муза Карловна.

***

Две кареты и фаэтон, на крыше которого сидел вороненок, преградили узкую улочку в Большой Кикиморской слободе, вызывая оживление среди местных жительниц.

– Чего это у Эльги случилось, опять господа нагрянули. Али кто-то важный пострадал, – высказала общее мнение дородная, вездесущая Ефросинья.

– Вон слуги у карет стоят, поди спросим их? – предложила бабка Нюра.

Дашка с Пелагеей болтали без умолку, лузгая семечки между делом, за ними приглядывал Семён, кучер Лепехиных. Молчаливый Ахмед сидел на своём месте, прикрыв глаза.

– Не разговорчив он у вас, – кивнул Семён в сторону Ахмеда.

– За то его барин, Сергей Николаевич, и ценит, – с важным видом заявила Пелагея.

– А чего ваша-то к травнице поехала, аль плохо себя почувствовала? – спросила Дашка.

– Ногу подвернула, даже на балах в прошлый раз танцевать отказалась. А раньше-то как танцы любила, – рассказала Пелагея.

– А наша всё больше молчит, раньше бывало всё мне перескажет, а уж после того случая, как воды в рот набрала, – поделилась Дашка.

– Да, чуть не померли барышни-то наши, вот и изменились в поведении. Взрослыми разом стали, – заключил Семён с пониманием.

– А кто же фаэтоном правил? Кто Наталью Ильиничну привёз? – поинтересовался Семён.

– Так знамо кто, – откликнулась всезнающая Дашка. – Барон Медякин слугу своего верного Харитона из самой столицы привёз и к Наталье Ильиничне в охрану установил. Говорят, никому более не доверяет. Он из бывших солдат, пороху понюхал.

– А ты откуда про то знаешь? – удивился Семён.

– Так ты ж нас с Татьяной Григорьевной сам к Медякиным возил. Так я там и подсмотрела, да подслушала, – хвасталась Дашка.

– А где он? – осмотрелся Семён.

– Вон, у дерева стоит, с внуком травницы разговаривает. А внук-то у травницы изрядный краснодеревщик. У самого Силантия в учениках был, – объяснила Пелагея. Дашка глянула в сторону разговаривающих.

– Пойду я водицы попрошу испить, а то жарко больно, – улыбнулась Дашка.

– Ой, лиса, уже и хвост распушила, думает, он на неё взглянет. У него таких Дашек, верно, целый воз, – усмехнулась Пелагея.

– А чего ж завидуешь? Сама ведь года свои прожила, в невесты к Федору уже не пойдешь, так, думаешь, другим не стоит свою судьбинушку обустраивать? – осадил её Семён.

– Да, говорят, он грамотный, и абы на кого не заглядится, – прошипела Пелагея, то ли от злости, то ли от обиды.

***

– Знать, это Еганов Игнат Фомич, – покачала головой Эльга. – И бандитскую ватагу Ваньки Копытина, выходит, он прикончил. Был Васькой Лопатиным, а теперича в Еганове обжился. Барином стать вздумал, видать. Как же семья его тёмной сути не приметила?

– Барон Медякин поведал мне, когда мы с бала домой возвращались, что они всего год назад в Вятку переехали из-за долгов. Отец его имение проиграл в карты, так что они столичный дом внаём отдали, а сами на те деньги в Вятке и живут. Да ещё и Игнату Фомичу пришлось в гимназию на службу устраиваться. Батюшка его от горя заболел да слег. Приступ с ним приключился, – поделилась Наташа.

– Но ведь, выходит, он плохих людей устранил. Интересно, а как при революции поступит, на чью сторону встанет? Может, не следует пока его душу в сосуд заключать? – задумалась я.

– Да, дела, – отозвалась Татьяна.

– Не запамятовали вы случаем, что он вам угрозу несет? Да и скольких ещё девиц погубит, – предостерегла Эльга.

– А как у вас дела-то, невестушки? Уж прижились в семьях-то али как? – перевела она разговор.