–… А что случилось с деревней?

– С деревней случилась я, – улыбка Алекто была настолько противоестественной, что Эмиэлю показалось, что она сошла с ума.

Если не учитывать, что она сожгла поселение и убила всех в нём. Это тоже не показатель “нормы”.

– Так что, будем сотрудничать? У тебя есть ещё шанс отказаться.

– Я не вижу сценария, в котором я выживаю, – на выдохе замечает лекарь.

– Это сценарий, в котором ты мне помогаешь сделать так, что бы мы и твою мать нашли, и не допустили её скорой кончины. Каким образом эти два события произойдут – придумаем, в твоих же интересах. Я бы сначала подумала над первым пунктом.

– Значит, я попытаюсь сбежать – вы меня найдёте. Я попытаюсь атаковать – кто-то из нас двоих точно погибнет. Я начну искать протекции у других, то вы…?

– Раскрою им, кто ты такой. Мне, как бывшему охотнику, поверят больше, чем тебе, – и наклонила голову в бок, любуясь тем, как загнала мышку в ловушку.

– Развяжете меня? – после паузы спросил лекарь, а Алекто охотно помогла ему подняться и сняла с него веревки.

И пока он застегивал свою одежду, он вспомнил последний не отвеченный вопрос.

– Почему глаза?

– Глаза охотников перестроены на определение таких, как ты, и нам подобных, поэтому цвета окружающего мира для нас очень сильно заглушены, но цвет твоих глаз я поняла сразу, при первой же встрече, – Алекто вытерла свой кинжал, и, после длинной паузы, добавила:

– А знаешь, у кого такие же глаза были? У того детёныша левиафана из пещеры.

Стеклянное перемирие

22 агустия

Алекто вырезала на задней части шеи Эмиэля символы, которые, по её словам, “помогут избежать недопонимания между нами – и на случай, если ты вдруг решишь превратиться в чудовище” – сначала она начертала их кинжалом, после чего добавила туда своей крови, отчего кожа мужчины горела тупой болью. Он мог предположить, что они ограничивают его смену формы, но проверять на практике работу рун, которые уже зажили на его шее, он не решался.

– И какой у нас теперь план? С чего вы хотели начать ваше, с позволения сказать, расследование? – лекарь потер шею и, не обнаружив крови на своих пальцах, сжал ладонь в кулак.

– Моё первое предположение: ты и бывший “бог” этой деревни – скорее всего, дети одного левиафана. Отчего мой первый вопрос: можешь ли ты чувствовать или определять местоположение тебе подобных? – она убрала меч в ножны на поясе, закинула на плечо свою походную торбу, которая всё это время находилась в углу сарая, и показала мужчине на щель в деревянной стене.

Эмиэль пропустил Алекто вперёд, а сам разминал затекшие запястья. Строение вот-вот обрушится, и если они не поторопятся, то рискуют присоединиться к списку погибших в этой деревне. От мыслей о количестве жертв Алекто мужчина тяжело вздохнул – он согласился сотрудничать с неуравновешенной и мстительной охотницей.

Вопрос, когда он станет следующей жертвой её клинка, оставался без ответа. Даже если сейчас это ей не выгодно.

– Я строю свой маршрут путешествия только по потребностям людей, которым нужна помощь. Если мне нужно помочь кому-то на юге, то я двигаюсь на юг. Если меня попросили навестить кого-нибудь на западе, то я держу путь туда. Разве что могу предположить, что влияние нашей родственной связи играет где-то на подсознательном уровне, а потому я не могу отследить мысли, которые меня привели сюда.

Алекто, задержавшись у проема наружу, медленно кивнула, закусывая фалангу указательного пальца – жест, который свойственен кокеткам, а не убийцам чудовищ.

Эмиэль умолчал о том факте, что в их вторую встречу, когда погибла Мальва, он слышал крики летучей мыши внутри своей головы задолго до момента обнаружения погибшей девушки. Это поможет ему уберечь своих названных “родственников” – семейных чувств он не испытывал, но и пересекаться с подобными себе он не горел желанием.