Поначалу, когда нужно было принести всё полезное из деревни Нейры, натаскать воды для питья и мытья, а также запасти хвороста для приготовления пищи, она была полезна. Но после этого начались проблемы. Девочка искренне рассчитывала ограничиться хождением за водой или заданиями вроде «подай-принеси» и с возмущением не понимала, почему от неё требуют что-то ещё, однажды даже доведя брата, влепившего ей пощёчину за отказ стирать бельё.

Акил испытал чувство вины за подобный срыв, однако куда больнее оказалось то, что это сработало. В следующий полдень сестра пришла с озадаченным видом и, злясь на саму себя, как могла объяснила, что попробовала, но у неё не получается.

Мальчик помнил прошлую Сандру. Милую, нелепую и нежную. Она бы разрыдалась, обиделась и несколько дней не разговаривала с ним, получив подобный удар. Но нынешняя сестра напротив, как домашнее животное, восприняла это иначе. В ужасе от мысли, что для выживания придётся часто её бить, Акил смог успокоить себя, вспомнив, что у отца такой подход не сработал, а значит Сандра всё-таки послушалась не из-за удара, а из-за понимания, что разозлила близкого человека. Единственного, на кого ей, похоже, было не наплевать.

В итоге, после тяжёлых дней труда Акилу приходилось учить сестру выполнять новые обязанности, с которыми та категорически не справлялась. Хуже всего было то, что она пыталась. С недовольством, возмущением, спорами, но искренне пыталась.

О шитье он забыл сразу: увидев процесс вблизи, стало понятно, что девочка не способна контролировать пальцы достаточно. Те всё время едва заметно тряслись, словно она силой воли пыталась унять неправильно двигающиеся мышцы.

Доверять ей готовку было крайне рискованно, но выбора не оставалось, и раз в несколько дней Акил довольствовался горелыми, но при этом каким-то образом полусырыми лепёшками или разваренной до однородной массы кашей. Спустя какое-то время, он понял, что девочка просто физически не способна надолго удержать внимание и не забыть о еде, так что лучше кухарничать уже не станет.

Впрочем, мальчик нашёл в себе силы увидеть в этом и положительную сторону: каждый раз сестра, вынужденная есть результаты своей готовки, смотрела с искренним обвинением и недовольством, зная, что, если бы готовил брат, блюдо было бы нормальным. И подобную детскую наглость, Акил нашёл в высшей степени смешной и самонаказуемой.

На удивление, спустя какое-то время Сандре всё же нашлось место в поле. В один из дней брат по старой привычке протянул сестре лопату, дав указания. Когда пальцы коснулись древка инструмента, лицо девочки резко прояснилось, оставаясь таким невероятно долго, словно её повреждённый разум возвращал утраченный навык. Неуклюжесть исчезла без следа и даже походка словно стала другой, когда ладонь девочки сомкнулась на лопате. Сандра, сама удивлённая произошедшим, с восторгом и невиданным прежде энтузиазмом принялась работать, хотя через пару дней и пришла жаловаться, в непонимании указывая на мозоли и жалобно хныча.

Уборка навсегда стала камнем преткновения: вечным и безнадёжным спором. Девочка каждый раз была уверена, что всё ещё покрытая пылью и грязью хижина убрана идеально, и, окажись на месте Акила кто-то другой, была бы готова доказать это с ножом в руках.

– Фифто! Тут фифто! – аж подрыгивая от возмущения, повторяла она, тыча пальцем в одинокие островки чистоты.

Однажды, когда очередной спор зашёл в тупик, она фыркнула и просто повернула лицо, подставив щёку в ожидании удара и рассчитывая ограничиться этим.

– Сандра! – Акил впервые со дня смерти семьи заплакал.