Девочка повернула голову, недовольно заскрипев зубами, словно ощутила чувство вины, которое не хотела и не собиралась испытывать.

– Сандра! – мальчик сел рядом, обняв сестру. – Сандра, тебе надо работать. Не ради моей радости. Понимаешь? – недовольное сопение послужило ответом. – Я не могу не давать тебе задания. Не могу. Хочу отпустить тебя собирать блестяшки. Хочу. Но не могу. Понимаешь? – слегка заинтересовавшись, она повернула голову. – Я не могу один. Ты должна работать. Мы умрём с голоду. Понимаешь? Буду делать твои дела – мне не хватит сил. Не смогу работать – умрём. Понимаешь?

Её лицо выражало какое-то инфернально жестокое и при этом искреннее возмущение, словно слова брата оскорбляли саму суть мироздания. Девочка зажмурилась, начав думать. Много всхлипов, раньше прерывавших попытки мышления, вырвалось из её уст, прежде чем решение было принято.

– Ховофо… – прошипела сквозь зубы Сандра, невольно засопев от испытанной при раздумьях боли.

От облегчения Акил растёкся в неуправляемой блаженной улыбке.

– Я люблю тебя, сестрёнка. Ты же знаешь? Люблю.

– Я тофе… – пробубнила девочка, тут же широко распахнув удивлённые глаза, словно сама не ожидала, что скажет это.

Прошёл месяц напряжённого труда. Сандра хоть и не научилась работать лучше, но, по крайней мере, перестала откровенно отлынивать при любой возможности, а однажды даже притащила в дом пару мелких кур, похоже сбежавших откуда-то. Акил опасался, что хозяева придут искать птиц, но не смог отказаться от соблазна разбавить рацион хотя бы редкими яичками и убедил себя, что сестра вряд ли их украла, так как не уходила достаточно надолго, чтобы добраться до другой деревни.

Наконец, пришли холодные ветры, и работа в поле закончилась. Мальчик оценил, сколько успел сделать в одиночку за пару месяцев, и признал, что, приди воины дней на двадцать раньше – у него не было бы шансов позаботиться об урожае. Сейчас же поле обещало достаточно, чтобы с этого прожить вдвоём несколько лет. Однако, работа не закончилась: теперь предстояло привести в порядок, заштопать, ушить и покрыть заплатками собранные в деревни одеяла и одежду.

К концу первого месяца зимы стало по-настоящему холодно, и даже запертая хижина то и дело скрипела морозными дождливыми вечерами. Если раньше избу ночью грели десять человек, то теперь два детских тела не имели и шанса справиться.

Акил проснулся от толчков и с неохотой открыл глаза, не желая портить удобную найденную позу. Сандра сидела на коленках у кровати, изо всех сил сжав зубы. Старший брат попытался последовать её примеру, промолчав, когда это нужно, и ожидал пока девочка заговорит сама.

– Холодно… Офень холодно… – явно преодолевая нежелание, заскулила она.

Мальчик не мог согласиться: в комнате было свежо, но ничего из ряда вон. Даже за этом месяц Акил уже встретил несколько более холодных ночей, кроме того, не сомневался, что выделил сестре предостаточно одеял. Однако, только в этот момент он обратил внимание на фигуру полуголой девочки и понял. Сандра последние месяцы отдавала ему почти всю еду, а до этого целый год превращала жир в мускулы. Её телу оказалось попросту нечем греться. И, так как жечь хворост кроме как для приготовления еды было практически бесполезно – девочка нашла единственный источник тепла в хижине.

Помня её отношение к прикосновениям, Акил промолчал и лишь кивнул, чем вызвал недовольство на лице сестры. Даже дрожа и замерзая, она надеялась на отказ. Но, как и голод, холод – неотвратимая вещь. Сандра медленно, шипя при каждом прикосновении, залезла под громадную кучу одеял брата. Хотя это ему, как более взрослому, полагалось испытывать неловкость, именно она искала подвох в каждом движении на протяжении всех следующих зимних ночей и не стала скрывать радость, когда необходимость в подобном способе сна исчезла.