Он медленно сел на кровати, провёл рукой по лицу. Щетина царапала пальцы. На тумбочке мигал экран телефона.

Вчерашний вечер вспоминался обрывками: смех, бокалы, музыка, лица, рукопожатия. Взгляд Лукаса. Похвала. Рукопожатие "шишек". И – где-то на фоне – Изабелла. Стоящая в стороне. Холодная. С чуть дрогнувшими губами, которые он запомнил лучше всего.

Он усмехнулся сам себе. Вот она, победа. Праздничная, глухая, никому не нужная. Встал. Поплёлся в ванную. Холодная вода ударила по лицу. Даниэль вцепился руками в край раковины, глядя на своё отражение.

Тёмные круги под глазами. Взъерошенные волосы. И что-то ещё – что он старался не видеть. Что-то, что давно росло в нём и сегодня дало трещину.

Он выбрал тёмную рубашку. Натянул её, словно броню. Накинул тёмные очки – не потому что свет бил в глаза, а чтобы спрятаться. Спрятать глаза, в которых больше не отражалась прежняя лёгкость.

Внутри шевелилась тяжесть. Телефон завибрировал на столе. Он взял его, взглянул на экран.

Марк.

Даниэль смотрел на звонок, как смотрят на дверь, за которой что-то скребётся. И знал – если откроет, назад дороги не будет.

Он нажал на зелёную кнопку.

– Алло, – голос сиплый, чужой.

– Даня, – голос брата был тяжёлым, скомканным, будто Марк проглотил кусок металла.

– Мамина ситуация… не очень. Врачи говорят, лучше приехать. Желательно – сегодня.

Даниэль молчал. Он слышал каждое слово. Каждую паузу между ними.

– Снова? – спросил он машинально.

– Не шутки, – тихо ответил Марк. – Я бы не стал просто так…

Связь треснула от тяжести молчания.

– Хорошо, – выдохнул Даниэль.

– Сегодня.

Он отключил звонок, опустил телефон на стол.

Комната, недавно пахнущая праздником, теперь пахла чем-то иным. Что-то закончилось. И началось другое.

Он подошёл к окну.

На улице всё было, как всегда: машины, люди, солнце. Будто мир даже не заметил, что в его жизни открылась трещина. Даниэль стоял, вглядываясь в эту чужую нормальность. И чувствовал, как всё внутри него замерло.

Сегодня он проиграл не в танце. И не в флирте. Сегодня он проиграл в самом главном – в иллюзии, что жизнь будет ждать, пока он играет.

Телефон в руке казался тяжелее обычного. Даниэль ещё стоял у окна, когда решение созрело в нём без слов и колебаний. Никаких «завтра». Никаких «подождать». Сегодня.

Он вернулся в комнату, на ходу накинул куртку, проверил, не забыл ли документы и ключи, и вышел. Дверь хлопнула за спиной так резко, что в коридоре кто-то обернулся. Мир снаружи жил своей обычной жизнью: сигналы светофоров, спешащие прохожие. А внутри него всё застыло, словно часы, у которых вырвали батарейку.

Он ехал сквозь город, будто через плёнку. Звуки становились глухими, движения – замедленными. Всё происходило не с ним. Не о нём. Он был зрителем собственной жизни. Улицы мелькали за стеклом. Одна за другой, без смысла, без цели.

Иногда он ловил себя на мысли: «Может, если не приеду, всё обойдётся.» «Может, пока я еду, она ещё жива, ещё улыбается.» Но внутри что-то холодное и острое уже знало: никакие расстояния не спасают от неизбежного.

Больница встретила его запахом хлорки и тусклым светом коридоров. Тишиной, которая не была тишиной – а ожиданием чего-то плохого.

Он шёл по плитке, слыша только эхо собственных шагов. Каждый шаг отдавался в груди глухим ударом. У стойки регистрации он назвал имя матери. Женщина в белом халате подняла глаза, что-то уточнила, кивнула и жестом велела идти за ней. Коридоры казались бесконечными. Одинаковые двери, одинаковые стены. Он будто шёл по кругу.

Наконец остановились.

– Здесь, – тихо сказала медсестра.

Даниэль сделал вдох, открыл дверь.