Я же говорил, да, что доступ к картинам самого Гати был возможен только для лиц совершеннолетних (если это существа с других планет, то совершеннолетие рассматривается с учетом особенностей родной планеты, но нужно представить исчерпывающие доказательства смотрителю). Для землян совершеннолетие наступает в двадцать пять, на Севербалиданде – в двадцать четыре. То есть мы с Ульти проходили спокойно и доказательства у нас были. Но в круглом холле с купольным потолком, под аккомпанемент небольшого эха, навевающего настрой торжественности и высоты (столь подходящий для верного восприятия расширяющих действительность картин), невысокая, с задранным вверх подбородком, средних лет дама-смотритель минут пятнадцать не могла поверить, что моей супруге больше двадцать четырех. Ей пришлось смириться все ж с печатью пресветлого севербалидандского правителя на прямоугольном куске твердого материала с мелкими бороздками, в ладонь размером (универсальный документ севербалидандца), но она призналась уже после трехкратной проверки, что больше девятнадцати и сейчас не может дать моей жене. А я сначала немного удивился этой сцене, а потом сразу вспомнил, что и я иногда замечаю, как вдруг в моменты чистой радости лицо супруги, и так светящееся, становится совсем юным и стираются, как не было, все треволнения лет, сложности любой жизни и только радостное доверие дышит теплом.

В общем, пропустили нас (на мой посох вообще внимания не обратили). Мы прошли в одну из дверей, которые были по кругу холла со всех сторон. Я рассчитывал увидеть обычный зал художественной галереи, картины по стенам, посетителей, которые, созерцая и напитываясь, плавно и тихо переходят от одного произведения к другому. Но нет. В зале (тоже круглом) никого не было. По центру расположилась огромная (три на три метра) картина с изображением горы, покрытой сине-зеленым травяным ковром, с двумя пиками. Вверху было небо. Не просто было, а три четверти картины заняло небо, ясное, но с обилием облаков. Картина снизу начиналась как бы почти от самого верха горы, между двумя пиками была тропинка. Писано было так, что почему-то совершенно ясно становилось, что это высоченная горища и ты чуть ли не сам на нее взошел вот по этой тропинке. Если обернешься, то ее и увидишь, а еще – далеко-далеко вниз уходящее пространство и еле видное там начало горы. Картина ничем ограждена не была. Мы долго разглядывали ее, как завороженные. Наконец в какой-то миг я все же обернулся. И да, действительно, увидел за спиной не закругляющуюся стену зала, а опять же – в основном небо-небо-небо. Ошалел, конечно же. Глянул вниз – ну да, вон она, тропка и там, где-то глубоко-глубоко, горизонтальную землю. Картину мы рассматривали, взявшись за руки, поэтому, быть может, Ульти оказалась здесь, со мной:

– Это интересно – говорю.

– Это как вообще? – удивляется супруга.

– Величие искусства воочию – отвечаю с каким-то чувством, будто что-то кому-то только что доказал и выиграл какой-то важный для себя спор. И пошел вверх. Ульти двинулась за мной, тропинка была на полтора корпуса шириной. Прошли чуть дальше, повернули с ходом тропы направо. Сразу за поворотом справа мы прижимались к стене одного из пиков, а слева был обрыв. Но вот дальше, если пройти это узкое место, находилось обширное плато с лесочком (края видно не было, только по бокам).

– Вот это да-а – послышалось за моей спиной Ультино восхищение.