– Микки!

– Да, босс?

– Я знаю, что это был не ты. Выражение твоего лица, когда запись включилась, сказало больше, чем тысяча слов, – говорю я спокойно. – И спасибо, что так быстро достал видео.

– Без проблем. И раз уж ты собираешься его смотреть – сразу скажу: номера на машине фальшивые. Дуко выяснил, что полиция уже расследует серию ограблений, где использовались аналогичные авто. Если он прав, то мы имеем дело с ирландо-итальянской группой. А эта конкретная банда связана с несколькими нашими конкурентами. Включая Диего.

Я сжимаю челюсть.

– Включай видео.

Домани нажимает на кнопку, и экран оживает.

Я всегда любил, как она жестикулирует, когда говорит. Даже в этом – она была живой, настоящей.Беатрис бежит, а потом резко замедляется, заметив меня. В её руке – пистолет. Второй рукой она размахивает, явно что-то говоря.

Затем – выстрел. Меня отбрасывает назад, и будто синхронно с этим я снова ощущаю жгучую боль в груди. Она смотрит на меня несколько секунд, неподвижно. Потом поворачивается, словно чтобы уйти… но вдруг останавливается.

Не оглядываясь, она говорит что-то – возможно, себе. Это бы не удивило меня. Беатрис всегда говорила вслух, когда эмоции переполняли.

И тут она бросается обратно. Прижимает одну руку к моей груди, другую – к щеке. Я жалею, что не могу услышать, что она тогда сказала. Я бы дал всё, чтобы это услышать.

Черный фургон появляется словно из ниоткуда. Дверь распахивается, и четверо мужчин в масках выскакивают, хватает её. Начинается борьба.

Пока они пытаются затащить её в машину, двое из них избивают меня – кулаками, ногами, безжалостно, методично. Потом всё гаснет.

Один из нападавших достаёт пистолет и направляет его на меня… но другой останавливает его. Они запрыгивают в фургон и скрываются.

На экране проходят секунды.

Домани и Лука бегут ко мне, затем к ним присоединяются Грассо и Чиччо – они поднимают меня и уносят прочь.

Я перематываю назад – к тому моменту, когда она склонилась надо мной и держала моё лицо в ладонях.

– Она вернулась… – тихо произношу я, почти шепотом. В этом кадре – вся суть. В ней.

– Вот это любовь, или, по крайней мере, так говорят, – вставляет Микки. – Хотя маленькую, но значимую деталь, что она в тебя выстрелила, мы как бы… упускаем?

Домани завершает звонок.

– Скажу ему, что сигнал пропал, – сухо бросает он и берёт айпад.

– Так… Ты готов ехать домой?

Я качаю головой, не отрывая взгляда от экрана.

– Без неё это не дом. И нет. Мне нужно узнать, был ли Дуко прав.

– Что тебе нужно? – Домани скрещивает руки, пока я стою у окна, глядя на огни ночного города, мерцающие сквозь грязноватое стекло больничной палаты.

– Нужно пустить слух среди наших. Узнать, не слышал ли кто-нибудь хоть что-то об Беатрис. Она пропала четыре дня назад. И, кроме скандала со свадьбой, о котором уже кричит весь город, кто-то точно должен был заметить женщину в свадебном платье. Такое не остаётся незамеченным.

– Я свяжусь с Уиспером. Если кто и слышал, или видел что-то – то это он. Он знает, что происходит до того, как это происходит, – говорит Домани.

– Не говори ему, кого мы подозреваем. Я хочу услышать, что он скажет сам. Без наводящих.

Я прижимаю лоб к холодному стеклу. Оно ледяное, и это единственное, что сейчас хоть как-то отрезвляет.

– Мне нужна она, Дом.

– Ты знаешь, мы сделаем всё, что сможем, чтобы вернуть её. Но, кроме слов Розетты, у нас пока ничего. Ты готов к худшему? Ты знаешь, на что способны ирландо-итальянцы.

Я зажмуриваю глаза, пытаясь не пустить в голову те образы, которые уже настойчиво рвутся наружу.

– Если они причастны… и используют Беатрис как наживку, как средство давления – я уничтожу их всех. И каждого, кто с ними связан.