– Конечно, дорогой. Тебе придётся менять повязку каждый день. Я могу приходить по вечерам и помогать, если захочешь.

Я качаю головой.

– Я справлюсь. Но спасибо.

– Хорошо. Навещу тебя через неделю – проверю, как заживает рана.

Она чуть крепче сжимает мою руку и, не удостоив Розетту даже взглядом, выходит из палаты. Розетта тут же высокомерно поднимает подбородок, отворачивается и с нарочитой грацией направляется к креслу у окна.

– Уверена, Домани уже всё тебе рассказал. Имя Тициано последние несколько дней не сходит с первых полос. А эти видео с приёма… – она театрально закатывает глаза. – Разлетелись по всем платформам. Скандал на всю жизнь.

Она фыркает с насмешкой, будто это её развлекает.

– Именно так мы и хотели, чтобы всё сложилось? – я глубоко вдыхаю. – Нет. Это не то, чего я хотел. Ты потянула меня ко дну вместе с собой.

– Ох, не будь таким драматичным, Габриэль, – протягивает она, скрещивая ноги и откидываясь в кресле. – У нас есть люди, которые уже вычищают твоё имя отовсюду. В прессе – Барроне, не Ди Маджио.

Она усмехается, словно уже выиграла эту партию.

– Должна признать, было довольно трогательно наблюдать, как Домани и твои громилы защищали её от этого шовинистического хряка – вашего nonno – деда, – усмехается Розетта. – Насколько же он сумасшедший, если умудряется обвинять её в том, что случилось?

Аппарат у кровати начинает судорожно пищать, фиксируя скачок моего пульса, пока я слушаю, как она цинично издевается над чёртовой ситуацией, которую сама же и развязала.

Перед глазами всплывает образ Орсино – как он грубо схватил Беатрис, потряс её, а затем ударил так, что она рухнула на пол.

В этот момент дверь резко распахивается, и в палату врывается Домани. Увидев Розетту, он замирает.

– Какого чёрта ты здесь делаешь?

– Нельзя так разговаривать с семьёй, – укоризненно говорит она.

– Семья? – Домани фыркает, в голосе – отвращение. – В моих венах не течёт твоя кровь. И слава богу. Для тебя семья – это просто расходный материал. Я встречу тебя так, как ты того заслуживаешь.

Он переводит взгляд на меня, уже спокойнее:

– У меня есть записи с камер наблюдения с близлежащих зданий. Ты уверен, что хочешь смотреть их прямо здесь?

Он явно пытается выдавить Розетту из комнаты, но мне сейчас не до интриг. Мне нужно знать. Мне нужно знать, что случилось с Беатрис.

– Я не хочу терять ни секунды, Дом.

– Только не говори мне, что ты помогаешь Тициано искать её, – ядовито бросает Розетта, не в силах скрыть раздражение.

– Я ищу свою жену! – кричу я. – И если тебя это не устраивает – убирайся к чёрту. Но знай одно: если я выясню, что ты хоть как-то причастна к её исчезновению… будь ты хоть семьёй, хоть кем угодно – ты ответишь за это. Клянусь.

– После всего, что я сделала ради тебя… – её голос дрожит. – Я воспитывала тебя, держала на руках, когда ты плакал ночами, Габриэль… Я оставалась рядом, когда тебя мучили кошмары неделями. И вот как ты мне отплачиваешь?

Она отворачивается, сдерживая слёзы.

Словно накатом, меня захлёстывает вина. Я вспоминаю, как она сидела у моей кровати, гладила меня по волосам, пока я не засыпал. Как я находил её, уснувшую на полу в моей комнате, обняв подушку, чтобы не разбудить меня.

Я медленно поднимаюсь с больничной койки и подхожу к ней. Обнимаю её одной рукой – другой, всё ещё перебинтованной, не могу пошевелить.

– Тётя… Ты знаешь, как я ценю всё, что ты для меня сделала. Ты приняла меня, когда могла просто отвернуться. И я навсегда останусь тебе за это благодарен.

Она слегка отстраняется, всматриваясь в моё лицо, как будто хочет понять, остался ли в нём тот мальчик, которого она когда-то утешала по ночам.