Именно там, сидя на наскоро сколоченной скамеечке и глядя в ее улыбающиеся глаза на фото, я и сформировал свой план. План был хорош. В нем были только два сложных пункта. Мне мешала мама. И мне нужна была ее машина.

Фотографию с памятника я отодрал перочинным ножом.

В прошлом году мама как раз в июне уехала на море. Как я потом случайно выяснил, с дядей Сережей. Вернее, это я лет восемь назад называл его дядей – тогда он был другом отца и часто бывал у нас в доме. В тот раз мать предупредила меня за двое суток, оставила полный холодильник продуктов и исчезла на две недели.

Для нее и для меня было бы лучше повторить этот маневр. Но она, похоже, была в разладе не только с дядей Сережей, но и со своими официальным хахалем Вальдемаром, престарелым пузатым папиком, который не по годам называл меня «шкетом» и вкусно ароматизировал пространство коньяком. По ней это было сразу видно – она была нервной, рассеянной и постоянно красилась.

Да и к черту все. На подготовку к первому этапу плана ушла неделя – я исчертил тонну бумаги и обдумал все до мелочей. Технологию процесса я изучил еще лет пять назад по детективам – как будто чувствовал, что мне это потребуется.

Теперь все зависело от мамы. Обычно в таком настроении у нее просыпалась обостренная любовь ко мне, а потому можно было рассчитывать на успех. В четверг вечером, когда она в очередной раз красилась, я невинным голосом сказал:

– А поехали завтра на дачу?

Она чуть со стула не упала от удивления – и в лучшие-то времена меня было на дачу калачом не заманить.

– Чего это ты?

– Да скучно в городе. Побудем вдвоем, там хорошо, наверное…

Я выбрал верную интонацию. Мама считала себя деревенской по происхождению и любила помечтать о том, что мы когда-нибудь построим дом, поселимся в нем и будем разводить кур.

– А что, поехали. Отличная идея. Ты молодец у меня.

Рубикон был перейден. У меня разом исчезла предательская дрожь внутри – остался холодный расчет. Надо было не забыть напомнить маме заправить машину – чтобы потом лишний раз не светиться на заправке.

На даче и в самом деле было хорошо. Самое главное – там не ловил телефон. Мы приехали уже под вечер – я разжег печурку, мы поужинали и долго сидели, глядя на отсветы огня на стенах. Дело я отложил на завтра, но случай помог все ускорить.

– Выпью-ка я пива, – сказала мама. Обычно на ночь она не пила – боялась растолстеть. Но тут, наверное, на нее подействовала романтика вечера. Я сидел не шевелясь, боясь спугнуть удачу.

Она взяла бутылку, отхлебнула из горлышка, поморщилась от подступившей пены. Я молча встал, принес ей кружку.

– Спасибо, – сказала она, погладив меня по голове. – Ты стал совсем большой. Скоро уйдешь к какой-нибудь девочке, и останусь я одна…

Я кивнул. Мне нужно было, чтобы она вышла из комнаты. Хоть на минуту.

Наверное, она читала мои мысли.

– Эх, не досижу, – она встала, потерла них живота, застенчиво хихикнула. – Темно там…

– Фонарик возьми, – сказал я.

– Ага.

Я прислушался к удаляющимся шагам. Быстро достал баночку от валидола, высыпал порошок в пиво, круговыми движениями размешал. Посмотрел на свет – порошок быстро растворялся. Дело было сделано. Почти.

Отключилась она почти сразу. Допила пиво, посмотрела вокруг рассеянным взглядом, встала, села на кровать и тут же упала на нее, закрыв глаза.

Я подождал для верности минут десять. В тишине громко тикал будильник. Потом задернул плотные шторы, проверил крючок на двери. Убедился в том, что ключи от машины лежат на столе. Потряс маму за плечо. Она мирно сопела.

Внутривенные уколы я никогда не ставил, но в кино про наркоманов видел, как это делается. В вену я попал с третьего раза. Руки тряслись, однако струйка крови в шприце подтвердила: есть. В вену медленно потек инсулин. Три ампулы я украл у одногруппника Вовки – его бабушка страдала одновременно склерозом и диабетом. Для того, чтобы вытащить из коробочки нужный мне препарат, мне хватило секунды.