– Бросал бы ты курить, – глядя на то, как друг выпустил из своих лёгких очередной столб едкого дыма, посоветовал Кудряшов. – Бери пример с меня. Я уже год, как не травлю свой организм.

– Ты бросил, потому что тебе врачи запретили, а я абсолютно здоров.

– Лучше бросить самому, чем ждать, пока тебе запретят.

– А я всё-таки подожду, – хитро прищурился генерал и жадно вдохнул следующую порцию никотина в лёгкие.

Не торопясь, он открыл верхний ящик письменного стола, достал папку и протянул полковнику.

– Держи. Здесь список отъезжающих. Твоими подопечными являются только актеры и балетмейстеры. Всеми другими службами театра будут заниматься майор Прохоров и подполковник Сычев.

– Ясно.

– Смотри в оба, чтобы никто не сбежал. Париж для этих балетных, что Мекка для мусульманина.

Полковник удивлённо взглянул на друга:

– Это почему же?

– Да потому, что там искусство русского балета ценится очень высоко. Главный балетмейстер «Гранд Опера» и тот – наш бывший, – генерал сделал небольшую паузу и, стряхнув пепел с кончика папиросы, пытливо взглянул на друга сквозь очки. – В Париже осела и небезызвестная Матильда Кшесинская. Слышал, небось, про такую?

– Кто ж про неё не слышал! А она разве ещё жива?

– Жива. Только теперь она зовётся великой княгиней Романовской-Красинской. С самого начала карьеры водила шуры-муры с Романовыми и умудрилась-таки, сучка, одного из них на себе женить!

– Видать, была большая искусница по этому делу, – усмехнулся полковник.

– Нельзя допустить, чтобы твои подопечные встретились там с этой «искусницей», – строго прервал его генерал. – Да и вообще будь начеку! Не исключено, что кто-нибудь из солистов способен предать Родину и остаться. А ведь наши танцоры – очень дорогой товар.

Увидев, что Кудряшов погрузился в изучение списков, генерал встал, подошёл к окну и приоткрыл плотно задёрнутую штору. Из открытой форточки подуло морозным ветром. Большими хлопьями шёл снег. Часы показывали только начало пятого, но, как всегда зимой, в это время уже зажглись фонари и был ясно виден хорошо подсвеченный монумент Дзержинского, стоящий посреди Лубянской площади с большой снежной шапкой на голове. «Целый день валит снег, – подумал Павлов. – Валит и валит! А ведь через пару часов домой ехать». Ехать от Лубянки было недалеко, но только квартира, в которой проживал генерал, находилась в самой глубине длиннющего двора, и он был уверен, что дворник опять не успеет прочистить там дорожку для машины. Перспектива тащиться пешком от ворот в такую метель портила и без того не радужное настроение. Павлов вернулся в своё кресло и затушил остаток папиросы в большой хрустальной пепельнице.

– Ведь этим балетным никакого иностранного языка знать не надо, – продолжил он, и в его голосе чувствовалось явное раздражение. – Эти стрекозлы, мать их, разговаривают со зрителем исключительно ногами, руками и такими умопомрачительными прыжками, что диву даёшься! А кто их всему этому научил? Мы! Так и работать они должны на нас, а не украшать труппу всяких там зарубежных театров. Ясно?

– Ясно, – откликнулся полковник.

– Вот и хорошо, – произнёс генерал и устало откинулся в кресле.

Тяжёлая у него работа. Столько анкетных данных надо хранить в голове, вовремя учуять врагов, вовремя обезвредить. А страна-то ох какая огромная: от Тихого океана до Атлантического!

– Если я не ошибаюсь, два года назад Плисецкая устраивала в министерстве культуры разбирательство по поводу того, что её не взяли на гастроли в Лондон? – неожиданно спросил полковник.

– Нет, не ошибаешься, – подтвердил генерал. – А что?

– Да вот, вижу, что она вновь отсутствует в списке, – захлопнул папку Кудряшов. – Значит, опять будет ходить в министерство.