И нет, не те образы, когда он вырубил идиота с большими ушами. Это действительно было горячо, но я лучше проведу сутки в парилке, чем признаю это вслух. И не те, когда его тело слишком приятно ощущалось рядом со мной. Хотя стоит признать: эти ощущения были похожи на прикосновение к мягкому пледу, который ты то и дело поглаживаешь рукой, чтобы снять стресс. Спустя годы я все еще не понимаю, почему именно этот человек, именно этот мужчина может прикоснуться ко мне, не спровоцировав желание разодрать кожу до крови.

Возможно, потому что я ни с кем и не сближалась на таком уровне, как с ним? Нет, это бред. Я пыталась. Правда пыталась завести отношения, быть нормальной и все такое, но что-то все равно было не так. Как и всегда я выпускала иглы, выкалывая кому-нибудь глаз.

Я хотела всего этого: отношений, любви, объятий, нежных поцелуев за ухом, секса, черт возьми. Мое тело истосковалось по прикосновениям, хоть и напрочь отвергает их. Иногда у меня такое чувство, что я оголена и мне до смерти хочется надеть какую-нибудь мягкую плюшевую пижаму.

Проблема в том, что я надеваю ее, а это чувство не проходит.

И только человек, который вчера перецеловал руки всему женскому населению Англии, всегда мог сделать что-то такое своими ладонями, взглядом и своим отвратительным существованием, что утоляло какую-то странную агонию внутри меня. Даже если мое сердце каждый раз завывало от боли…

Я давно уже переболела, пережила и выбросила Лиама из своей головы. По крайней мере, мне нравится себя в этом уверять. Сила самовнушения – лучшее и одновременно худшее, что случалось с этим миром.

Вчера у нас с ним был самый длинный диалог за последние годы. Обычно мы просто игнорировали (или усердно пытались это делать) друг друга на каких-то семейных праздниках, на которых обязаны были присутствовать, чтобы Аннабель не расплакалась, а Леви не поотрывал нам руки и ноги за это.

Возможно, все дело в том, что мы не виделись больше года и нам было просто необходимо поплеваться ядом. Ошибочка: не нам, а мне. Ведь Лиам, как всегда, был окутан своими идеальными манерами и благозвучной красивой речью, от которой предательские мурашки прокатывались по моему телу снова и снова. До тех пор, пока я не прекратила разговор с его семьей и не начала наблюдать за ним со стороны, как какая-то маньячка.

Лиам улыбался так, что все женщины падали к его ногам, а он – к их рукам, оставляя на них нежные, галантные поцелуи от самого лорда. Они вели разговоры о высоком и благозвучно смеялись над какой-нибудь брошенной шуткой.

Я же всегда хохочу так, словно голодная чайка ищет себе пропитание. Я же не умею вытягивать шею, чтобы выглядеть статно, а не походить на человека с неврологией. Я же не могу изящно делать глоток шампанского, удерживая взгляд собеседника. Вероятность того, что содержимое бокала окажется в моем декольте равняется ста процентам.

Я же… не та, кто ему нужен. И никогда не была. Не была той, кто сможет быть его достоинством, а не недостатком.

Поэтому все время, что Рассел выхаживал по залу, в моем животе скручивались змеи ревности.

Я ненавижу это чувство. Презираю его. Но не могу избавиться от него.

Раньше я была простой девушкой из Бристоля. Грубиянкой в обычной одежде, на которую его мать смотрела, как на вонючую кухонную тряпку. Не имела трастового фонда, но владела в избытке плохими манерами. Сейчас я могу присутствовать на одном мероприятии с этой семьей, будучи успешной в своем деле и выглядя на миллион евро, но все равно быть недостойной. Возможно, все дело в том, что у меня все еще плохие манеры. Черт его знает. Но факт остается фактом: я могла бы стать президентом какой-нибудь страны, но все равно не была бы достойна Уильяма Аарона Рассела III.