(«Эмиль», книга IV.)

«Что такое Бог? – говорит другой текст. – Далеко от того, чтобы что-либо утверждать о Высшем Существе, будем хранить перед Ним глубокое молчание: тайна безмерна, и дух теряется в ней. Чтобы сказать, что Он есть, нужно быть Самим Богом».

Это совершенно верно, и тем не менее Бог желает, чтобы Его знали; и не только хочет, чтобы мы знали, что Он для нас значит, но и чтобы мы угадывали, Кто Он есть в Себе Самом. Поэтому эти столь красноречивые тексты можно было бы упрекнуть в некотором преувеличении, если бы вообще можно было преувеличить таинственное величие Божие.

Дело в том, что это величие непостижимо; Бог пожелал остаться для нас в некоторой тайне. Но Он не хотел остаться для нас совершенно неизвестным. Он не мог открыть нам Свою природу, не изменив нашей; однако Он не скрывается полностью ни от наших чувств, ни от нашего разума. Напротив, всё Его Существо сияет перед взором ума, и Его великолепие повсюду являет телесным очам, что Он пожелал быть познаваемым всем существом человека.

Будучи Бесконечным Разумом, Он пожелал открыться конечному разуму, но не ему одному и даже не главным образом ему. Поэтому чисто метафизические умозрения не могут удовлетворить нас в познании Бога. Едва разум улавливает Его, как Он становится для нас прежде всего предметом сердечного размышления, порождая чувство мистической общности и духовного родства. И тем душам, в которых это родство ощущается сильнее всего, в которых эта общность наиболее утверждена, Он являет Себя с наибольшей силой.

Это одна из истин, на которую христианство настаивает наиболее сильно и которую речи Иисуса Христа освещают с наибольшей ясностью. Они звучат с тем большим авторитетом, что Сын Божий открывает не только идею, но и саму природу Бога: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Евангелие от Иоанна, 17:3). В этом заключается истина. Бог и то, чем Он является для нас, остаётся неизвестным для того, кто не принимает Его с любовью и сердечным расположением; Он остаётся неизвестным для того, кто не принадлежит Богу, то есть не отдаёт себя Ему и не соединяется с Ним, как сын Божий. Напротив, Бог открывает Себя тем, кто отдаёт себя Ему и соединяется с Ним, как Он соединён с Тем Сыном, Который пришёл открыть Его, Который пришёл возвестить даже простым людям Того, чью сущность Филон ещё называл непостижимой, невидимой, необъяснимой, недоказуемой.

Но из того, что мы познаём Бога главным образом через Его отношение к нам, ещё не следует, что мы знаем Его только в этих отношениях и только в том, чем Он является для нас. Мы знаем также, чем Он является для вселенной и чем Он является Сам по Себе, независимо от всего творения. Познавать Его исключительно через то, чем Он является для нас, значило бы заменять возвышенный теизм узким антропоморфизмом. И не только разум способен мыслить Его иначе, чем как фетиш, украшенный всеми совершенствами, но он стремится, он желает постичь Бога в Нём Самом.

До некоторой степени даже можно сказать, что мы проникаем в Его природу. И в самом деле, знать, что Он превосходит всё сущее и самое великое из того, что мы знаем, – это не значит познавать Его лишь через отрицание. Часто говорят, что наши представления о Его совершенствах – всего лишь перенесённые на умозрительное существо отрицания наших несовершенств. Но если наши представления обо всём остальном положительны, почему же они должны быть отрицательными только в отношении Того, в Ком нет никакого отрицания? Напротив, все наши отрицания о Нём суть утверждения.