«В связи существований и вещей следует различать относительную необходимость от абсолютной. Абсолютная необходимость заключается в том, что если бы малейшее событие произошло иначе, чем происходит, то и всё предшествующее должно было бы быть иным, и всё последующее также пошло бы другим путём. Но совершенно верно и то, что возможны были бесконечные иные комбинации, кроме реализованной. В божественном разуме существовало множество других возможных миров, и многое, невозможное в нашем, было бы вполне возможным в ином. Таким образом, невозможное, как и необходимое, относительно. Та или иная вещь необходима или невозможна лишь в связи с общим состоянием мира. При ином состоянии первая не была бы невозможной, вторая – необходимой. Сам нынешний мир отнюдь не был необходимым. Напротив, он случаен. Но если он случаен и существует не в силу собственной необходимости, то у него есть Творец. Следовательно, Он существует, и этот Творец – Бог».

Так сформулированный, аргумент, по сути физический, но сначала названный онтологическим, затем космологическим, стал по существу теологическим. И каждая новая его форма означала прогресс по сравнению с предыдущей – этого отрицать нельзя. Тем не менее ни одна из них не доказывает ничего, кроме необходимости причины; ни одна не доказывает необходимости личного Бога. Каждая из них действительно демонстрирует некую абстрактную причину, некий принцип – но этот принцип может быть как духовным, так и материальным. Все системы, истинные или ложные – пантеизм, материализм и даже атеизм – могут принять его, фактически приспосабливая к себе. Становится ясно, что, несмотря на все последовательные видоизменения, всё это доказательство едва ли ценнее, чем в своём первоначальном виде.

Ему придавали иные формы – возможно, более удачные, во всяком случае, более популярные, и мы рассмотрим их с большой симпатией, поскольку именно в так называемом физико-теологическом варианте этот аргумент обретает наибольшую ясность и привлекательность.

Поразительный порядок царит во Вселенной. Если не все замечают его с первого взгляда, то по крайней мере вдумчивый ум его обнаруживает. Наука демонстрирует его с такой точностью, что астрономия и общая физика принадлежат к числу дисциплин, дающих наиболее убедительные уроки о существовании совершенного и мудрого Бога. Во взаимодействии явлений, сил и законов мироздания всё указывает на удивительную цель. И если для толпы, для которой солнце всё ещё вращается вокруг земли, чтобы освещать и согревать её со всех сторон, эта цель неочевидна, то для просвещённого разума она поразительно ясна. Для него за видимостью раскрываются идеи и замыслы, осуществление которых требовало высшего разума, совокупности комбинаций, которые могли быть задуманы лишь этой божественной мыслью – тем Нусом, открытие которого Анаксагором стало величайшей славой ионийской философии.

Эта блистательная концепция философа из Клазомен покорила мир, оторвав школы от грубой физики и чувственной метафизики. Преобразование, которое она внесла в политеистический натурализм и которое подготовило крушение его самых дорогих заблуждений, могло огорчить толпу, заменив космические силы, повсеместно обожествляемые, спиритуалистической теорией. Народ в негодовании говорил, что ему пытаются навязать новый принцип, веру, противоречащую принятым догмам, – словом, нечто вроде атеизма. Под этим предлогом учение Анаксагора, Сократа и Платона, доказывавшее необходимость высшего разума, могло быть встречено на улицах враждебно. Но оно было слишком истинным, чтобы не восторжествовать в школах. И его последовали как в Риме, так и в Афинах. А затем и апостол Павел пришёл представить тот же аргумент в философском городе: