Нормальное состояние есть идеал, это верно, и пока ни то, ни другое не обрело для нас своей идеальной формы, одно может сталкиваться с другим или затмевать его. И это случается с религией не только тогда, когда философия дурна и ей попускают, но и тогда, когда философия хороша и ей отдают полную власть; ибо даже в своей доброте она отбрасывает в тень всё, что слабеет перед ней. Но когда религия верно хранит своё знамя, а философия – своё, они могут соединиться; и их союз, философия религии, в конечном счёте есть не что иное, как разум веры.

Спекулятивная теология или трансцендентная метафизика по самой своей природе ищет начало, первопричину, Сущее сущих, и всякий раз, находя его, провозглашает себя законной наукой. Она может превозносить свои права и привилегии с поэтической дерзостью и становиться теософией с мистической уверенностью. Но теософия – не философия, это её заблуждение: это гадание, стремящееся за пределы разума. Это не просто видение пророка, это озарение экзальтированного, устремлённого к интуиции Бога. Она простительна Плотину, Проклу, даже Бёме и Сведенборгу; но никому не полезна. Полезно лишь то, что истинно во всём, чисто, как вечный разум, и вечно, как он. Полезно то, что необходимо всем – искренняя и крепкая вера, будь она дочерью философии или дочерью религии.

Где нет этой веры, там нет не только религии, но и философии; а где нет ни того, ни другого, там нет ни умственной, ни нравственной жизни. В религии вера есть добровольное согласие, substantia rerum sperandarum, argumentum non apparentium (Евр. 11:1). В этом смысле вера всегда идёт дальше философии – это её право, ибо такова её природа. В философии вера – если не очевидность, то по крайней мере уверенность; это согласие, требуемое именем всего, что имеет власть над разумом, и в этом смысле добрая философия всегда ведёт к вере.

Потому, когда среди человечества нет веры во имя религии и веры во имя философии, наступает страдание и оскудение: страдает спонтанность возвышенных чувств, иссякает плодотворность высоких замыслов; наступает нравственное и умственное омертвение. Когда есть одна из двух, человечество может жить и даже сиять. Но всегда и неизбежно та из них, что жива, призовёт другую из гроба, хотя бы для того, чтобы самой устоять среди живых.

Когда же есть обе, поддерживая, воодушевляя друг друга, устремляясь с лучезарной уверенностью в будущее, которое есть бессмертие, и к высотам, где пребывает истина, – они радуют землю и небо зрелищем своих идей и дел, творений, в которых обе любят узнавать лучи, исшедшие свыше, и благодати, ниспосланные рукой Творца.

Из какого бы источника философия религии ни черпала свои представления о Боге – будь то внутреннее откровение или разум, внешнее откровение или священные тексты, – они относятся либо к Богу, рассматриваемому в Себе Самом, либо к Богу, рассматриваемому в Его отношениях.

Бог, взятый в Себе Самом, является предметом самых возвышенных размышлений нашего ума, но не самых абстрактных, ибо всё, что есть в Нём, отражается и в нас.

Бог, рассматриваемый в Его отношениях, – это предмет самых обширных исследований, ибо всё исходит от Него, и всё связано с Ним.

Отношения Бога можно разделить на два порядка: отношения с материальными сущностями и отношения с духовными сущностями. Среди последних наиболее привлекают, волнуют и связывают нас отношения Бога с нами самими. Однако мы также связаны со всем – и с материальными, и с духовными сущностями. Если не все разделы теологии затрагивают душевные переживания в одинаковой степени, то все они тем или иным образом касаются нас, все относятся к самым возвышенным представлениям разума, и чтобы постичь их все – в их принципах и следствиях, – душа должна находиться в состоянии полного развития как в отношении чувства и воли, так и в отношении интеллекта. Вне этих условий невозможна никакая теология.