Действительно, христианская жизнь, ставшая столь великим новшеством в нравственном мире, определяется идеей Бога, объективно данной в личности Иисуса Христа, субъективно воспринятой, принятой и реализованной в непосредственном сознании нашего единения с Богом через Иисуса Христа. Без этого единства никто не является христианином. Ибо никто не христианин, если не знает отношения единства, которое Иисус Христос устанавливает между конечным и бесконечным бытием. И в этом смысле Иисус Христос – не только величайший из метафизиков, но и самый смелый и плодотворный: все этические силы, столь ярко проявившиеся в явлении христианства, в его славных и спасительных завоеваниях, исходят из этого великого факта, из божественного факта, явленного в Его личности и через Него, через излитый Им Божественный Дух, отражающегося в человечестве с момента Его пришествия.

Принцип христианства – потусторонний; само христианство таково. Святой Павел и святой Иоанн, поднявшие христианский догмат в сферу спекулятивного, не дали примера, а лишь последовали за своим Учителем. Первый, не рекомендуя истинную философию (что было бы излишним и неуместным в устах апостола), осудил ложную, что входило в его миссию. Он проявлял своего рода усердие в беседах с философами. Если он порицал ложное знание, то его речь в Афинах, дающая космологическое доказательство бытия Бога, прекрасно выражает его мысль об истинной науке. Его сделали не только метафизиком, но и своего рода вольнодумцем, основателем свободного исследования. Он об этом не говорит. «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5:21) – но это не имеет ничего общего с так называемым принципом свободного исследования, который никогда не был принципом ни одной позитивной религии, ни какой-либо Церкви.

Святой Павел знал религиозную философию своего времени и своего народа; он знал, в частности, философию секты, которая полагала, что воспитала его для своих целей; но он вовсе не был школьным философом. Святой Иоанн – тоже. Однако его возвышенный гений легко оперировал идеями и языком высочайшей спекуляции. Начало его Евангелия показывает, что он знал религиозную философию своего народа и то, что мы называем предшественниками гностицизма. Он стремился дать истинную теорию Логоса и представить – через исправление и отвержение ошибок – ту точку зрения, под которой следует рассматривать Сына Божьего в Его отношениях с Вечным, в Его великих деяниях, в Его роли в творении мира и в просвещении человечества, за которым последовало его освящение, именуемое искуплением и бывшее причиной воплощения.

Среди преемников двух апостолов особенно выделяются двое, шедших этим путем: святой Игнатий и святой Поликарп. Иустин Мученик и святой Климент Александрийский пошли еще дальше, как и Ориген, ученик философа и создатель александрийской догматики. Святой Василий, воспитанный в Афинах, полон философии, как и Григорий Нисский и Немесий Эмесский, сохранивший для нас любопытную беседу Аммония Саккаса.

Псевдо-Дионисий Ареопагит в своей доктрине представляет, наконец, тесный союз религии и философии.

Тот же союз существовал и на Западе. Он составляет великое украшение сочинений святого Августина. Он встречается и у Клавдиана Мамертского. Оба эти учителя, объясняя прекрасные тексты святого Иоанна и святого Павла, вдохновлялись прекрасными текстами Платона и Филона. Все знают ученость, возвышенность, платонический стиль и пристрастия святого Августина. Клавдиан, возможно, даже более открыто, чем он, исповедовал христианизированный платонизм. В своем трактате «О состоянии души» он говорит очень просто: «Я часто цитирую в качестве авторитета Платона, главного из всех философов, ибо я побежден восхищением». Он считает себя вправе цитировать и других: Архита, Филолая и особенно Порфирия, которые для него также – люди, озаренные лучами истины, «luminе veritatis afflati».