Поглаживая пергамент, я перевёл взгляд на второй объект за толстым зеркальным стеклом. Стоя на пороге бара «ЭльКрафт», объект недовольно разглядывал своё отражение в двери и стряхивал с куртки капли дождя.

– Я не знаю, – тихо произнёс я, поглаживая подбородок. – Не знаю.

– Почему ты не вмешался на Хэллоуин? – бросила она так укоризненно, словно этот вопрос её поистине мучил. – Почему ты не толкнул его за ней?

– Потому что этот Хэллоуин тоже должен был привести его сюда, а не куда-то ещё.

Хмыкнув, напарница изумлённо подняла брови, и они скрылись под серебристой чёлкой.

– Ты правда не собираешься вмешаться? – с нажимом повторила она.

– Нет.

– Да почему?! – воскликнула напарница, на глазах теряя терпение. – Такой риск!

– Я не хочу отнимать у него момент этого выбора. Если бара не случится, легче будет всем, да, – с расстановкой сообщил я, проворачивая в ладони золотистую тыковку. – Но если бара не случится, я не узнаю, что он выберет в этот раз.

Прижав руку ко рту, напарница молчала – горько и обречённо.

Но я знал, что она просто ищет более весомые слова.

– Я могла бы хитрить и не помогать тебе, чтобы ты и дальше был со мной, – наконец прошептала она. – Я сейчас выбираю тебя, а не себя – хоть ты и твоя мать этого никогда не одобряли. Если ты хочешь другого результата, ты должен использовать другие методы. Ты должен решиться делать то, чего раньше не делал.

Она боролась за меня даже сильнее, чем я сам. Милая.

Милая моя девочка.

– Нет, – ласково, но твёрдо произнёс я. – Пока я здесь, я буду делать только то, во что верю.

Пергаментные страницы под моей ладонью тоскливо зашелестели.

– К чему эти высокие рассуждения и светлые надежды? Ты же знаешь, что он снова поступит неправильно! – умоляюще воскликнула она.

Её голос дрожал, а по щеке, выбирая дорожки морщин, бежала крупная слеза.

Объект открыл дверь в бар и скрылся внутри. Дождь усилился.

Я крепче сжал кулак, и золотистая тыковка в нём жалобно затрещала.

– То, как он поступит, должно быть его решением, а не моим, – упрямо повторил я. – Если не мешать им в судьбоносные минуты, мы по крайней мере видим их подлинные помыслы. В каждый миг они выбирают то, что и должны были выбрать, – пусть это и разбивает наши сердца. Принять это сложно, но необходимо, милая. В каждом их выборе, в каждом решении был тот самый непререкаемый смысл, которого до конца не понять даже нам. И всем им потом казалось, что, будь у них ещё один шанс, они бы поступили иначе.

Вытерев слёзы, напарница положила мне на плечо тёплую руку и тихо сказала:

– Но мы ведь знаем, что так же.

Я грустно кивнул.

В зеркале за моей спиной перекатывал волны бессмертный Рубикон.

* * *

Alea jacta est27

Мерзость.

Две девицы за соседним столом с таким важными лицами прикладывались к кальяну, что казалось, они вот-вот начнут обсуждать свою недавнюю активность на нефтяном рынке.

Найдётся и на ваш полежалый товар покупатель.

Откинувшись на спинку барного диванчика, Свят небрежно прокрутил в ладони подставку под бокал с бурыми буквами «Ale Craft». Деревянно-бордовый дизайн бара приятно поглаживал зрение. Нервы медленно вытягивались в плавные линии.

Если бы ещё не зеркальные стены со всех сторон.

Растечься по барному дивану из мягкой искусственной кожи. Отпустить реющие коршунами голоса отца и матери в голове. Заглушить ритмами техно репертуар Хэллоуина. Залить пивом бессонницу этой ночи.

Выставить её вон.

Не вспоминать её, не думать о ней; не перебирать вчера и не надеяться на завтра.

Не ощущать её присутствия в голове и не ждать на коже.

Перечитывая сообщения Улановой, он никак не мог определиться, у кого из них пора диагностировать раздвоение личности: до того невозмутимо чёрная волна атласа рвала в клочья плотину степенных бесед о санкциях и мультфильмах.