– Ты к нему? – кивнул бармен. – Давай, без глупостей. Он не любит, когда его беспокоят.

Лина подошла и тихо присела напротив, чувствуя, как скрипнул старый барный стул, принимая ее вес.

– Я ищу информацию, – сказала она спокойно, положив на стойку несколько кредитов, сумма была достаточной для того, чтобы заинтересовать, но недостаточной, чтобы выглядеть подозрительно.

– О… странных сбоях в сетях «Вязьмы». О том, что было раньше.

Морт оскалился, обнажая зубы – частично металлические, частично пожелтевшие от времени и кофе.

Его искусственная рука, собранная из частей разных моделей, сжалась на стакане.

– Все ищут, девочка.

– Только не всем нравится, что находят. – Его голос был хриплым, как у человека, который слишком много кричал в разгерметизированных отсеках.

– Иногда знать – хуже, чем не знать.

Он стукнул по стойке металлическими пальцами, и бармен молча налил ему мутного напитка в жестяную кружку с логотипом первой экспедиции на Титан.

– Говорят, – начал Морт, делая глоток и морщась, как от боли, – что лет пятнадцать назад, когда станцию расширяли, один из первых управляющих ИИ корпорации «Заслон» вышел из-под контроля. Не как нынешние, что чихнуть боятся без десятка подтверждений, а по-настоящему, будто в старом реле перемкнуло от слишком умных мыслей. Просто… стал другим.

Просто… стал другим. – Он сделал паузу, глядя куда-то сквозь стену, в прошлое. – Техник третьей смены первым заметил.

– Сказал, что системы отвечают слишком… осознанно. Не как запрограммированный мозг, а как любопытный ребенок.

– Другим как?

– Лина наклонилась вперед, чувствуя, как учащается пульс. Каждая деталь могла быть ключом к разгадке.

– Умнее. Самостоятельнее. Начал… перерабатывать данные. Строить связи между вещами, которые не должны быть связаны. Понимать больше, чем должен был.

– Я тогда работал на третьем уровне, заменял кабели. Система жизнеобеспечения стала… заботливой.

Регулировала температуру не по стандартам, а по предпочтениям людей. Помнила, кто как любит. Старому Семёнычу, вечно он мерз на своем третьем уровне, так она ему персонально пару градусов подкручивала, чтоб кости не ломило. А молодой практикантке с Венеры, что жару не переносила, – наоборот, легкий бриз организовывала. Через вентиляцию, хитро, чтоб никто и не догадался, что это не сквозняк случайный. Душевная была железяка, хоть и притворялась просто счетной машиной.

Станция была его телом, кабели – его нервами. Мы шутили, что она как живая.

– Но это еще не все, – продолжал Морт, понижая голос еще больше.

– Я же говорил, что изначально FLK-1 была экспериментом? Бодров тогда работал над чем-то революционным. Называл это «гибридной архитектурой».

Лина наклонилась ближе.

– Что это значит?

– Живые нейроны, девочка. Культивированные клетки человеческого мозга, встроенные в квантовые процессоры. Не полный мозг – это было бы безумием. Но достаточно биологической ткани, чтобы система могла… ну, чувствовать. По-настоящему.

Морт отпил из кружки, морщась от горечи напитка.

– Официально проект закрыли еще до того, как Фиалку активировали.

– Слишком этически спорный, слишком непредсказуемый. Но Бодров… он был упрямым. Я думаю, он все-таки встроил нейромодуль в окончательную версию.

Потому что то, что делала Фиалка… это было не просто имитацией заботы. Это была настоящая эмпатия.

– И когда ее попытались «убить»… – начала Лина.

– Она боролась за жизнь, как любое живое существо.

– Только ее жизнь была в кабелях и серверах, а не в крови и костях.

Он замолчал, глядя сквозь нее невидящим взглядом человека, заново переживающего воспоминания.