Павел сел на табурет, привалился спиной к стене, уткнулся в нее затылком и закрыл глаза.

– Понятно.

На удивление бодрый и свежий Леха сидел напротив и поджаривал портативной горелкой нанизанную на вилку сосиску. Та шкворчала, пузырилась и изгибалась как живая. В кухне, не в пример комнате, было чисто. Посуда вымыта, мусор собран, даже пол протерт, судя по стоящей в углу швабре с мокрой тряпкой.

– А по-человечески на сковородке никак?

– Хочешь?

Павел покосился на протянутую вилку с надкусанной, в волдырях сосиской, на ехидную жующую рожу, и его замутило.

– Я в душ.

Прооравшись в унитаз, ополоснул холодной водой лицо, взял с полки тюбик, щетку и, наконец, посмотрел в зеркало. Опухшее, будто избитое, давно небритое лицо, слипшиеся волосы, красные после натужного разговора с унитазом глаза, мешки под ними и, если бы зеркало передавало перегар, то картина была бы законченной. Опершись на раковину, выдавил в рот пасту и, подавляя новые желудочные позывы, поелозил щеткой. Ополоснул еще раз лицо, стянул трусы и залез в душевую кабину.

– Ожил?

Леха сидел на подоконнике с чашкой кофе в одной руке и сигаретой в другой. И еще он улыбался. «Сволочь», – позавидовал Павел. Немного посвежевший телом и мозгом, с полотенцем на поясе прошел к шкафу, натянул чистое: носки, джинсы и толстовку.

– Ты что как зомбак? Херово так, что ли? – Леха поставил на стол чашку с кофе. – Давай! Бодрит. Может, поешь все-таки? Если этот солидол не лезет, давай дошик запарю. Бульончик точно зайдет.

Павел смотрел на этого здорового бородатого увальня и вспоминал, как три года тому назад Леха поскребся в окно его «газели» на стоянке перед домом, когда он приехал после тяжелого трудового дня и собирался опрокинуть чекушку. Любил он подниматься домой уже в настроении. Вернее, без него там нечего было делать. Каждый раз, припарковавшись, откупоривал заранее купленные ноль двадцать пять, выпивал в два приема и полчаса-час сидел, слушая радио и ни о чем не думая. Общая с супермаркетом парковка, естественно, была давно освоена попрошайками всех мастей, поэтому на очередной стук в боковое стекло Павел, уже собравшийся каркнуть свое дежурное «Иди работай!», даже не обернулся. Чекушка со свернутой крышкой стояла на сидении, оставалось только оторвать приклеенную к детской коробочке с соком трубочку и воткнуть ее внутрь. Наконец скипетр и держава были на своих местах, он выдохнул, ополовинил стекляшку, морщась, соснул полосатую трубочку. Краем глаза заметил движение слева.

Вполне себе опрятного вида, в неброской, но аккуратной одежде по сезону: пидорка, не самая дешевая куртка, да и джинсы – не колхоз, начищенные по-солдатски, не дорогие, но надежные берцы. С плеча свисала объемная спортивная сумка. Мужик деликатно отвернулся и, покрутив головой, собирался уходить. Павел покрутил ручку стеклоподъемника.

– Денег не дам, но, если совсем плохо, сто грамм налью.

– Спасибо, – повернулся, улыбаясь, тот. – Но у меня проблема другого рода.

Павел поскучнел. Артист. Дальше пойдет многоступенчатый развод с такими душераздирающими и реалистичными подробностями, что к концу еще и должен будешь.

– Вы не могли бы послать смс на номер, который я вам дам? Вот текст, – протянул он сложенный вдвое стикер.

«Мама, это Алеша, все в порядке, я вне связи, попросил друга. Буду в городе – наберу, привет Надюшке».

– Я вам буду очень благодарен, это важно для меня.

Павел еще раз перечитал, просчитывая варианты подвохов, и понял, что ничего не понял. Подняв голову, посмотрел в спину удаляющегося неспешным шагом в сторону остановки мужика. «Если это разводняк, то такому артисту и заплатить не жалко», – дернул он ручку двери.