Нефертити вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с кувшином прохладного вина. Из большого, инкрустированного перламутром ларца она достала конфеты. Они были приготовлены из муки земляного ореха, фиников и меда. Маленькие деревянные тарелки из черного дерева она поставила перед мужем и перед собой. Рядом с конфетами Нефертити положила его любимое пирожное. Оно было сделано на медовом сахаре из крупного ореха и сбитых яичных белков.

У него засветились глаза. Как у ребенка.

– Что я вижу, Нафтита?

Она рассчитывала на этот эффект. Нет, это была не только жена и мать, но и прекрасная любовница. По-прежнему – любовница. В свои тридцать с хвостиком лет она была привлекательна, как утренняя звезда.

Он сказал:

– Нафтита, я знал одну публичную женщину. Там, в Уасете. Все говорили, что нет на свете более обходительной, более привлекательной, более милой женщины…

Она улыбалась. Довольная.

– Эта женщина умела так угостить и так приласкать, что глупые мужчины сходили с ума.

– Ты с нею спал, Ахнаяти?

– Я тоже поддался ее чарам. Мы однажды проспали с нею двое суток…

Она удивилась.

– Нет, мы лежали. Мы не спали, – пояснил он.

– Это другое дело.

Она улыбалась обворожительно. Улыбалась, разливая вино в золотые чарки.

– Так что же я хотел сказать? – Он легонько коснулся ладонями ее упругих сосков. – А вот что: она не стоит твоего мизинца.

Нефертити чуть взгрустнула. Но он не видел грусти на лице ее…

«…Ты вспоминаешь публичную женщину, которая далеко… А эта? Которая в этом городе… Которая в Южном дворце… Что ты скажешь мне о ней? Ты думаешь, я ничего не вижу? Ты думаешь, у меня не прежнее любящее сердце?.. Ну произнеси, ну скажи ее имя… Произнеси вслух: Кийа… И тогда мы поговорим о ней…»

Он опустил голову на ее колени. Над ним, как два ярких облачка на синем небе, сверкали ее губы. Они шевелились, словно от ветра. Который в небесных сферах. Губы приближались к нему. И когда он почувствовал прохладу их и сравнил эту прохладу с той, которую дарила та, публичная женщина, его величество сказал про себя: «Нет, Нафтита – краше, Нафтита – лучше…» И вот глаза их совершенно слились. Они как бы стали одним – большим и священным – глазом. Магическим глазом небесного отца…

Она выглядела молодою. Словно бы не родилось у нее шестеро дочерей. И кожа у нее лоснилась, как у девственницы. Икры ног ее были крепки, как дерево. Разве она была лучше семнадцать лет тому назад? Разве печать времени испортила это замечательное произведение искусства из мяса и крови?..

– Ты красива, очень красива, – шептал он.

– Не любишь ты меня, – сказала она.

Он не опроверг этого утверждения. Он целовал ее в шею, щеки, груди.

– Не любишь меня…

А он всю, всю ее покрывал поцелуями.

– Она была лучше?..

Он жадно тянулся к ней.

– Она жива еще?

– Не знаю.

Не до той публичной женщины сейчас…

– Неужели я лучше ее? – спрашивает Нефертити.

– В тысячу раз…

Он целует, целует, целует ее. Нет, кажется, страсти на свете, которая была бы сильнее этой.

– В тысячу раз, – говорил он.

– В чем же? Чем же? – допытывается она.

– Всем.

– Это не ответ.

– Вот этим! – Поцелуй в губы. – Вот этим! – Поцелуй в левый сосок. – Вот и этим! – Поцелуй в правый сосок. – Вот этим!

И каждый поцелуй – что тавро на теле неподражаемо нежной и упругой антилопы.

Наконец-то она отдышалась… Дала ему конфет. Напоила вином из своих рук. Он жадно съел пирожное. Принялся за второе. Прихлебывая вино…

Она сказала:

– Я счастлива.

– Да?

– Очень. Я одолела публичную женщину.

Он подумал.

– Одолела? – спросил он.

– Ты так сказал…

Шутила она или говорила всерьез? Говорила счастливая? Или с обычным женским притворством, которое не знает границ и под сводами дворцов?..