Пилот резко сжал руку в кулак, а затем с трудом, медленно выпрямил побелевшие пальцы. Ему стоило неимоверных усилий теперь оставаться невозмутимым – ему захотелось повторить то, за что он провёл первые два года в Вратах, но любые слова и действия сейчас были бы делу во вред, и он снова замолчал, заставляя себя расслабить тисками сведённую челюсть.

Мужчина без балаклавы махнул рукой:

– Мы уже знаем правду, и теперь всё, что нам нужно от вас, – это признание. Вы понимаете, к чему приведёт ваша ложь?

– Я не лгу, – разговор уже перестал быть интересен пилоту, он скучающе разглядывал однообразный пейзаж за окном, – это был обычный заказ, каких сотни: прилетел, высадил, улетел. Не знаю, что случилось, но ко мне это не имеет отношения. И будьте тише, наверху спит больная.

Он прошёл к двери, открыл её, кивком указывая, что мужчинам пора уйти. Он стоял теперь так, что ружьё, которое парни заметили только сейчас, оказалось у него прямо под рукой.

Пилот медленно перевёл глаза с одних пар глаз на другие, прожигая каждого колючим взглядом. Лысый мужчина велел двум напарникам ждать его у машины, а сам, подойдя к пилоту, добавил так, чтобы его никто не мог расслышать:

– Если вы захотите что-то рассказать, позвоните мне, – он задержался в двери, – я имею в виду не только это. Отец хоть и был уже на глиттере, но вы помогли ему, там, в Крестах, он бы не вышел без вас.

Пилот по-отечески похлопал мужчину по плечу, перед тем как тот вышел. Все трое в форме запрыгнули в машину, и та, сорвавшись с места, быстро превратилась в точку, выехав на трассу.

Пилот постоял ещё у двери, наблюдая за облаком поднятой пыли. Потом обошёл дом, закуривая. На заднем крыльце с разбитым лицом сидел, вытянув длинные ноги, молодой человек. Он заметил пилота, но ничего не сказал, только шмыгнул носом и уставился сощуренными глазами в небо, засунув руки в карманы куртки. Пилот помнил сына сидящим также на этом же крыльце, когда того ещё можно было носить на руках. Теперь парень вырос и был на голову выше отца, но всё так же обиженно сопел, разглядывая поля вдали. Пилот ткнул сына в лоб:

– Тебе так твои гениальные мозги вытрясут.

– Что сказали? – спросил парень с напускным равнодушием. Его точила вина за то, что эти люди пришли к ним в дом.

– Не помню, но, судя по их настрою, сестру ты нашёл, – пилот сел на белую скамью, стоявшую под окном.

– Почти, – он с облегчением вздохнул, заметив, что на отце ни царапины. Впрочем, он знал, что тот сумеет выйти сухим. – Я знаю, ты хочешь сказать, что можно ещё отступить и всё переиграть…

– Нет, – мужчина его перебил, – я хотел сказать, что они приходили ко мне, а не из-за тебя.

Он достал вторую сигарету:

– Так что ты сказал им?

– Ничего, пап.

– Очень красочное “ничего”, – хмыкнул мужчина, очерчивая в воздухе сигаретой силуэт ссадины на лбу сына.

Он и не сомневался в том, что та досталась ему не за молчание. Сколько бы он ни учил парня молчать, быть хитрее, думать холодной головой, тот всё время шёл напролом, кидаясь на защиту справедливости, которая, неверная союзница, в ответ никогда не защищала в ответ его самого.

Пилот гордился сыном и боялся за него, с усилием заставляя себя отпустить его, не вмешиваться. Парень думал о чём-то своём, сосредоточенно глядя за проплывающими облаками. День обещал быть прохладным.

Долли, ощутив порыв холодного ветра, пожалела о том, что среди множества бездумно сделанных Камилой покупок не было тёплой одежды. Открыв багажник, девушка озадаченно оглядела гору пакетов, выискивая в них что-нибудь подходящее. Не дожидаясь Камилу, она вытащила белый вязаный кардиган, попутно перевернув несколько пакетов – один из них, небольшой светлый, выпал из багажника, и Долли увидела его, только почти наступив. Срывая этикетку, Долли вспомнила о сигарете в пепельнице и хотела было выкинуть и её заодно, но нигде окурка не нашла и, выкинув ценник в мусорку у стеклянных дверей заправки, вошла в магазин.