– Эй! Деву-у-шка-а! Фотографию-то покажешь? – раздавшийся за спиной голос остановил Ирину. – Только про тебя вспоминала… Серьезно… Да ты проходи во двор, чтобы через ограду не кричать…

Такого поворота событий Ирина никак не ожидала, но за долгие годы она была впервые полностью хозяйкой своего времени и могла себе позволить не пренебрегать никакими случайностями.

Открыв голубую калитку в высоких, для красоты выпиленных горками, голубых воротах, Ирина оказалась во дворе, окруженном со всех сторон сарайками, в глубине которого под двумя рясными яблонями в незрелых яблоках стоял деревянный стол с лавкой, прикрытой синим, вылинявшим покрывалом, где, спрятавшись от жары, лежала большая, черная в рыжих подпалинах собака. Глядя в упор на Ирину, она стала медленно выбираться из спасительной тени лавки, но тут же заоглядывалась вглубь двора, приветливо замахала хвостом: из-за угла дома, улыбаясь, вышла хозяйка.

– Мне соседка, бабка Марфа, читалка наша, без нее у нас ни один человек в селе не умер, только что сказала, – приподнявшись на цыпочки и вытаскивая из-под крыши сарая старое решето и высыпая в него желтые цветочки, что принесла в подоле своего платья, говорила женщина, – что видела, когда пасла своих коз, красивую женщину…

Я сразу поняла, о ком это она, потому что она сказала так: «Идет, такая стройнинькия, как стаканчик…»

Замерла, весело глянув на Ирину, давая ей время полностью осмыслить и оценить только что сказанное.

– Красиво, правда? Я люблю, как наши бабки говорят… Образно, точно. Жаль, мы потеряли уже этот язык.

И, указывая Ирине на решето, без перерыва продолжила:

– Пустоцвета в этом году много, а огурцов нет. Собрала, чтобы под ноги стаду бросить… Поверье есть такое, если собрать пустоцвет и бросить под ноги коровам, что с выпаса возвращаются домой, то сразу появится завязь на огурцах…

Ирина после этих ее слов почувствовала скуку и враз растеряла ощущение детства, что держалось в ней с той минуты, как окунула лицо в ведро с водой. Двинув губы тонкой усмешкой, пояснила:

– Ну, этому причина есть… Вы ведь всю грядку перетрясли, своеобразное искусственное опыление проделали. Вот и пойдут теперь огурцы. И стадо здесь ни при чем…

Женщина, одернув подол платья, разглядывала, явно любуясь, решето с пустоцветом.

– Я учитель. Ботаника, биология – моя стезя. Но разгадать не могу, отчего, если по выброшенному пустоцвету пройдет вечернее стадо, урожай будет лучше, чем если я сделаю искусственное опыление по всем правилам науки. Думаю только, что в этом деле очень важным является тот факт, что у коров вымя полное…

– Вот как? Действительно? Никогда бы не поверила. Вы что, действительно проверяли? – искренно удивилась Ирина.

– Проверяла. На совесть все делала… Ан бабушкины знания вернее моих ученых… Вера я. Верой меня зовут…

– А я Ирина… Как у нас все по-детски славно получилось… Осталось только куколками поменяться, – рассмеялась Ирина, – и дружить, до тех пор, пока что-нибудь из их нарядов не поделим…

– Ну, куколок у меня нет, сыновья одни в доме, а чай есть. Чаем угощу. В честь нашего славного знакомства. Из колодезной воды, что ты так верно «живой» назвала. Идем, идем… А ты, Дик, – потрепала собаку по кудлатой голове, – марш на место. Видишь, гостья тебя боится. Иди… Позову потом…

И пес тут же послушно покосолапил под лавку.

Дверь летней кухни была завешана от мух капроновым тюлем, по углам которого, чуть только тронь, прыгали, будто дурачась, привязанные для веса зеленые теннисные мячики. Только вошла, увидела большую, потемневшую от времени икону, с которой смотрел старичок с белой бородой и маленьким завитком волос над высоким лбом. Чуть поодаль на стене, в деревянной раме, явно сработанной сельским столяром, старинное мутное зеркало. Рядом, без рамки и оттого будто лысое, – новое, пугающее пустотой зеркальной глади. Под окном стол, покрытый разрисованной под скатерть клеенкой, на нем хлебница из бересты с аппетитной домашней сдобой. Вдоль стола вытянулись две длинные лавки. В углу газовая плита, справа старенький буфет.