Рядом с колодцем стояла женщина с пустым ведром и разглядывала Ирину веселыми глазами.

– О! – застигнутая врасплох, кокетливо протянула та и тут же добавила по привычке, – Sorry!

Английские слова в том кругу, в котором она вращалась, были почти обязательными. Железно подчеркивали лоск, особенность, легкость жизни и многое другое, к чему всякий жаждущий денег человек страстно стремится. Импорт от частого употребления оседал не только в сознании, но и в крови и вылезал на свет даже там, где и вовсе не был нужен.

– Да ты не сори, так сора и не будет, – медовым голосом заметила пришедшая. – Дети у нас и то знают, что нужно перелить воду в свою посуду, а уж потом делать с ней, что хочешь. Ведро-то общее…

– Да я нечаянно, – отряхивая края шляпы и не желая обижаться ни на какие замечания, объяснила Ирина, – напилась, а потом… Ни с того, ни с сего…

– Понравилось? – селянка подошла к колодцу и, опростав колодезное ведро от воды, в которой плескалась Ирина, ловко кинула его в колодец.

– Вода? – не совсем поняла вопроса Ирина.

– И она тоже.

– Понравилась. Так понравилась, будто живой водицы выпила. У вас тут замерло все, как в сказке, ничто не шелохнется, и про живую воду вспомнишь, – удивляясь сама себе и своему многословию, щебетала Ирина, с интересом следя за тем, как женщина одной рукой, без надсады управлялась с журавлиным воротом. В одну минуту вытащила полное ведро воды, перелила ее в свое и, легко кивнув (может, на слова Ирины, а может, в знак прощания), пошла по тропинке, отставив для равновесия руку в сторону.

Ирина не обиделась, что женщина не поддержала разговор. Если бы она обижалась на всякое невнимание к себе, с каким она встречалась в жизни, то не было бы у нее сейчас своего дома в два этажа с округлой стеклянной верандой. На втором этаже она обязательно ванну себе устроит, уже решила. Будет ее перед сном принимать – в руке бокал вина, окна распахнуты…

Там, где дорога раздваивалась: одна шла в лес, а другая на речку, – в густом треугольнике травы между ними паслись две козы, рядом сидела старушка. С нескрываемым любопытством и в то же время ласково смотрела она на Ирину своими вылинявшими глазами. Ирина ей улыбнулась, и старушка с готовностью, даже с радостью закивала в ответ седой, непокрытой головой. Это не Москва, где, даже столкнувшись в тесном лифте лицом к лицу, люди делают вид, что не видят друг друга. Улыбнулась бабушке, как могла добрее, но так и не смогла найти для нее иных слов, как только сказать, что очень жарко сегодня.

– Жарко, жарко… – с той же готовностью закивала в ответ старушка. И долго потом смотрела из-под руки Ирине вслед.

Побродила по речке, понаблюдала за мальками, что стайками сновали рядом с берегом, посидела на вершине холма в березовом колке, травинку погрызла, кузнечиков послушала, и когда день перевалил за середину, сделав несколько снимков, не зря же брала фотоаппарат, решила возвращаться.

Улицу Вобли оживили два пропитых мужика, что шли, перепихиваясь матом, по самой ее середине, да парень, что возился возле мотоцикла у сваленных в пирамиду березовых бревен. Зато крыльцо, на котором стоял бутуз с арбузом, пустовало. На чисто вымытых его ступенях лежала аккуратно сложенная влажная тряпка.

В огороде соседнего дома увидела Ирина женщину, с которой встретилась у колодца. Обнажив белую кожу колен, женщина собирала что-то в подол своего платья. Осторожно переступая по грядке, всякий раз выбирая, куда поставить ногу, она в своем синем в мелкий белый горошек платье, из-под которого розовым били рейтузы и сверкали колени, на фоне сочной зелени грядок, окаймленных оранжевыми большеголовыми подсолнухами, была так живописна, что Ирина, боясь оторвать от нее взгляд, будто это яркая тропическая бабочка, которая в любой момент может вспорхнуть и улететь, сделала несколько снимков.