Что-то, что изменит всю её жизнь.

И она ещё не знала, будет ли это к лучшему или к худшему. Знала только одно: дороги назад больше нет.

Харьков, зимний вечер 2000 года. Алине шестнадцать лет

Электричество отключили в шесть вечера. Как обычно, без предупреждения. Алина сидела за письменным столом, пытаясь дочитать «Войну и мир» для школьного сочинения, когда комната вдруг погрузилась в темноту.

– Мама! – крикнула она в сторону кухни.

– Знаю, знаю, – донёсся усталый голос Людмилы Петровны. – Иди сюда, на кухне теплее и есть свет от горящих комфорок.

Алина встала, кутаясь в старый пуховый халат. Под халатом было два свитера, джинсы, а под джинсами – ещё одни спортивные штаны. Выглядело нелепо, но в квартире было так холодно, что даже так она ощущала, как мороз пробирается сквозь стены панельной девятиэтажки.

На кухне горели все четыре конфорки газовой плиты. Синие язычки пламени были единственным источником света и тепла в квартире. У стола сидела бабушка Зина, закутанная в три платка, и грела руки над открытым огнём.

– Воду тоже отключили, – сообщила мама, не поворачиваясь от плиты. – Вчера ещё.

Алина кивнула и придвинула стул поближе к огню. За окном завывал январский ветер, а где-то в соседней квартире плакал ребёнок. Наверное, тоже замёрз.

Людмила Петровна стояла спиной к дочери, но Алина видела, как напряжены её плечи под старой вязаной кофтой. Маме было сорок один год, но за последние годы она постарела на десять. Волосы поседели, появились глубокие морщины вокруг глаз. Работы не было уже много месяцев – школу, где она преподавала историю, закрыли «на реорганизацию». Зарплату не платили больше года.

– Мам, что готовишь? – спросила Алина, хотя по запаху уже понимала.

– Курицу.

В духовке что-то шипело и потрескивало. Алина почувствовала, как во рту появилась слюна. Мясо они ели редко – на праздники, да и то не всегда. Обычно это были макароны с маслом, картошка, иногда яйца. Курица была роскошью.

– Откуда курица? – осторожно спросила она.

Мама обернулась. Лицо у неё было усталое, но решительное.

– Я её сегодня не продала. Весь день простояла у метро, никто не берёт. Слишком дорогая для людей. – Она вздохнула. – Завтра протухнет. Так что или мы её сейчас съедим, или выбросим.

Алина знала, что мама торгует едой. Покупает у оптовиков курицу, молоко, яйца, а потом перепродаёт на улице с небольшой наценкой. В школе стыдилась рассказывать подругам, чем занимается мать. Учительница истории с многолетним стажем стоит у метро с сумками продуктов…

Но сейчас, вдыхая аромат жареной курицы, она чувствовала только благодарность.

– Мам, а может, не стоило тратить газ? – спросила Алина дрожащим голосом. – Вдруг и его отключат?

– Не отключат, Алин. Газ отключают последним. Иначе люди замёрзнут насмерть.

Людмила открыла духовку, и по кухне разлился удивительный запах. Курица зажарилась до золотистой корочки, кожица потрескивала от жира. У Алины заурчало в животе так громко, что это услышали все.

– Терпи ещё пять минут, – улыбнулась мама. – Почти готово.

Алина прижалась к столу всем телом, пытаясь согреться. Ноги в двух парах носков всё равно были ледяными. Дыхание превращалось в пар. В такие моменты она мечтала не о принцах и красивых платьях, как другие девчонки её возраста. Она мечтала о тепле. О горячей ванне. О квартире, где не нужно спать в куртке.

– Бабуль, а в войну было так же холодно? – спросила она.

Бабушка Зина покачала головой:

– В войну по-другому было, внученька. Знали – враг там, за линией фронта. А сейчас… – Она махнула рукой. – Сейчас враги везде. И в правительстве, и в банках, и на улицах. Своих грабят хуже чужих.