Филиппов не выдержал, посмотрел на работавшую у соседнего столика девушку. Она казалась нежной и очень хрупкой. Рыбалкин понял, о чем он думает, покачал головой:

– Это только кажущаяся слабость. Недостаток интеллекта замещается ростом физической силы, а низкая эмпатичность таких созданий может сделать их монстрами… мало не покажется никому… если они решат остановить несправедливость.

– То есть когда вы говорили «революция», вы имели ввиду буквально революцию, открытие Вишнякова могло привести к восстанию антропоморфов?

Эта информация уже тянула на мотив. На что готовы пойти лобби антропоморфизма, чтобы ученый с такими опасными выводами и значимостью в научном мире замолчал навсегда? Правда, это не объясняло смерти остальных членов странной семьи Вишняковых, но все-таки тянуло еще на одну, довольно крепкую гипотезу.

– Аскольд Михайлович, а кто такой Сайман? Или, возможно, Сай-Мэн? – Он выделил последнее слово, рассчитывая на какую-то реакцию молодого человека.

Но Рыбалкин снова, казалось, потух, уставился в принесенное официанткой мороженое. Отозвался равнодушно, словно его это совершенно не интересовало:

– Насколько я знаю, это был проект Арсения Владимировича.

– Проект? Можете рассказать о нем подробнее?

Рыбалкин посмотрел на него с холодной издевкой:

– Вы что же, считаете, что с простым ассистентов Вишняков обсуждал все свои задумки?

– Вы сказали, что он не жадный, – напомнил Филиппов.

– Не жадный, но не расточительный, это разные вещи. В нашей среде не принято обсуждать с посторонними еще сырые материалы. Если я о Саймане ничего не знаю, значит, к моей работе и зоне ответственности он никак не относился, и профессор Вишняков не считал нужным посвящать меня в нюансы.

– Но вы слышали об этом проекте?

Рыбалкин кивнул.

– Тогда поясните мне, что это мог быть за проект: программа или алгоритм, антропоморфное существо, робот… Мне в принципе непонятно, разве Вишняков мог вести два совершенно не связанных между собой проекта? Разве ему бы хватило на это сил, времени, финансирования, наконец?

Рыбалкин усмехнулся:

– Если жить в лаборатории, как это делал Арсения Владимирович в последнее время, то и не такое можно успеть!

Филиппов отметил про себя фразу о том, что Вишняков перед смертью практически жил на работе, но свидетеля отвлекать от рассуждения не стал – ему еще придется выяснить это у охранников, участкового, Владиславы и управляющего, почему они не упомянули, что профессор Вишняков редко бывал дома, а наоборот, подчеркивали, что семья у них была идеальная.

Аскольд, между тем, съев добрую половину мороженого – казалось, он есть его совершенно механически, отправляя ложку за ложкой в рот, продолжил:

– По вашим вопросам сразу видно, что вы не ученый… Вы допускаете это «или»… – В его глазах мелькнуло и тут же погасло какое-то мальчишеское озорство и превосходство. Между тем, «Сайман» мог быть программой, а это означает, что он мог быть всем – и роботом, и антропоморфом, и частью климатического купола.

Парень тихо хохотнул, довольный получившейся шутке. Филиппов не торопился обижаться – его собеседник слишком сдержан, и даже такие примитивные эмоции – хоть небольшой, но ключ к его отношениям с Вишняковым, а значит, и к самому Вишнякову и его убийце.

– Значит, Сайман – это программа? Которая гипотетически может быть установлена куда угодно.

Рыбалкин согласно кивнул

– И кто ему в этом проекте мог ассистировать профессору Вишнякову? Ведь, на сколько мне известно, биопрограммирование – не его конек. Кто-то ведь должен был входить в рабочую группу, хотя бы ради фиксации и свидетельства произведенный изысканий. Мне кажется, это обязательное требование для предоставления финансирования и лабораторных мощностей.