Наша задача, следовательно, будет состоять, во-первых, в том, чтобы показать, что в умозаключении действительно выражается та же самая мысль, которая в идее стремится обрести своеобразный вид закономерности, критико-познавательный тип. Во-вторых, доказать, что трем определенным идеям соответствуют три вида умозаключения. Согласно этой теории соответствия, нужно будет сказать точно так: трем идеям должны соответствовать три вида умозаключений, и тогда они и есть три вида умозаключений. Таким образом, в критико-познавательном мотиве идеи обнаруживается критерий для классификации силлогистики. Ибо какую другую цель могла бы преследовать формальная логика в этой главе, как не разработку шаблона, точно соответствующего установкам критико-познавательных потребностей?

Вместе с тем при этом доказательстве, к которому мы теперь приступаем, выяснится и следующее: что в этом выведении идей из умозаключения по его видам мысль о вещи в себе углубится в субъективном отношении так же, как это было видно при выведении категории из таблицы суждений.

В самом деле, можно было бы подумать, что если бы не специфическая цель познания, выделяющая эту форму мышления, то умозаключения как составные суждения рассматривались бы в учении о суждении. И те, кто так безмерно порицает неуклюжесть Канта в употреблении психологических терминов, особенно при установлении особой способности разума для умозаключений, должны спросить себя, хотят ли они и дальше считать эту главу формальной логики особой; подобно тому как непосредственные умозаключения обычно еще причисляют к суждениям. То же самое критико-познавательное основание, которое оправдывает эту особую главу, одновременно извиняет и эту особую, казалось бы, чисто психологическую познавательную способность.

Представим себе, без всяких предварительных предположений о ценности силлогизма и индукции, своеобразие умозаключения в связи синтетического мышления. Простейший синтез – это суждение. Это опосредованное, через понятие, а не данное непосредственно в созерцании познание объекта; это «представление представления». [3] Однако мышление нуждается в более быстрых средствах для своих синтезов, чем те, которые предоставляют и допускают эти опосредования. Ибо синтетическому суждению, поскольку оно не касается чистого созерцания, должен быть предъявлен объект восприятия, с которым оно должно связать другой объект или состояние восприятия. Эта связь устанавливается чистым рассудочным понятием; и благодаря этой связи, основанной на категории, объект восприятия становится объектом опыта. В силу категории причинности я могу сказать: солнце нагревает камень, не зная, как оно это делает и что при этом происходит с камнем.

В суждении достигается великое; но нам нужны более широкие синтезы. Нам недостаточно на основе одного из чистых рассудочных понятий установить синтез суждения: мы привыкли устанавливать связь явлений через их подчинение общему положению, причем не только субальтернативное. Тем самым возникает вопрос о правомерности этого общего положения. Мы не хотим ждать, пока на собственном опыте убедимся, что Кай, доведенный в логических примерах до смерти, действительно умирает; а подводим его, как человека, под правило смертности. На какую закономерность опыта опирается это правило, эта большая посылка, на которую силлогизм утверждает право основывать необходимость?

Или, может быть, словечко «все» вовсе не понималось буквально? Но тогда и умозаключение относительно Кая было поспешным. Большая посылка не может укрыться за синтетическим основоположением. Ибо оно, как таковое, ограничено возможностью опыта. Однако эта возможность не отменяется, если данный в Кае элемент живой силы оставался бы навеки изъятым из перехода в силу напряжения. Следовательно, большая посылка должна означать нечто большее, более широкое и всеобъемлющее, чем то, за что может ответить синтетическое основоположение.