Если же мы отвратимся от этого Я, которое, как явление внутреннего чувства, никогда не может гарантировать то, что должно прояснить вещь в себе внутренних явлений, – то будем искать эту вещь в себе, отвлеченную от всякого опыта, в том его условии, которое мы знаем как трансцендентальное единство сознания. Может показаться, будто рациональная психология, относящаяся к чистому Я, свободному от всех эмпирических определений, имеет своим объектом трансцендентальную апперцепцию: на то, как ясно и строго Кант отличает так называемое рациональное от трансцендентального, можно между прочим обратить внимание.

Единство сознания – это тот термин кантовской терминологии, который легче всего открывает понимание трансцендентального идеализма, но в то же время и опаснее всего угрожает пониманию трансцендентального метода. Это именно тот термин, который явственнее всего обозначает вещи как представления, но в то же время и тот, в котором смешение трансцендентального с метафизическим выступает отчетливее всего; a priori в этом основном понятии предстает не столько как условие опыта, сколько как основа нашей организации; и поскольку вся дедукция восходит к единству сознания, создается видимость, будто дедукция основывается на психологическом факте.

Кант, как он выражается в предисловии к первому изданию, ощущал эту видимость как возможную. Соответственно, он различает дедукцию в отношении объективной значимости понятий от дедукции «в субъективном отношении» или «субъективной дедукции» [15]. В этом направлении и была произведена переработка трансцендентальной дедукции категорий во втором издании. Может показаться, будто этот термин – своего рода гипотеза для разрешения проблемы возможности сознания, сущности осознанности.

Однако эта проблема осознанности не только не решается в метафизическом смысле, но, напротив, отклоняется в трансцендентальном. Как возникает сознание, не следует и нельзя объяснять иначе, чем прослеживая исследуемые явления вплоть до того трансцендентального нечто, «изучая нашу душу по руководящей нити опыта» [16]. Нужно научиться понимать, что нельзя ставить вопрос: как единство сознания возникает в человеческом организме, как бы в человеческой материи? Аналогичный вопрос механика тоже не ставит для движения падения. Там не спрашивают: как в теле становится возможным возникновение импульсов движения? – но вопрос восходит к математике, а оттуда даже, скажем, к логике: как следует порождать скорость и ускорение согласно основному закону непрерывности, чтобы можно было определить закономерное отношение пройденных при падении расстояний к временам падения? Но чудо того, что тела вообще движутся; что они обладают странным стремлением падать, – это остается неисследованным и незаданным.

Как там сложные явления движения материи составляют объект учения о движении, так и здесь единство сознания мыслится не в полипе, сжимающемся от боли, и не в мудреце, обдумывающем свои круги, а в данном научном опыте, возможность которого должна быть конституирована из его условий. Единство сознания, говорится во второй редакции паралогизмов в промежуточном предложении, «мы познаем только тем, что необходимо нуждаемся в нем для возможности опыта» [17]. Иначе мы его вовсе не познаем, хотя оно и может быть нам необходимо. Единство сознания, как трансцендентальная апперцепция, есть высший принцип опыта.

Но как высший принцип опыта единство сознания не равнозначно единству личного чувствования и ничему подобному, а есть исключительно основной закон опыта. Оно – гарантия закономерности в рамках единого всеобъемлющего опыта. Как для общей логики единство сознания означает понятие, так для трансцендентальной оно означает понятие опыта. Высший принцип всех синтетических суждений, в соответствии со значением трансцендентального, есть положение трансцендентальной апперцепции. Явления должны, чтобы обрести ценность объективной реальности, объективной значимости, подчиняться законам, выражать законы как отдельные случаи – таков смысл трансцендентальной апперцепции; единства сознания как высшего трансцендентального принципа.