– Тебя с рождения звали Сарой? – недоверчиво спросила я после того, как она представилась.

Как это возможно, чтобы советскую девушку звали Сара? Она ласково улыбнулась и жестом пригласила меня в столовую.

– Идем, сейчас кидуш будет. За едой познакомимся получше, и я тебе расскажу, если хочешь, как получилось, что я Сара.

Мы зашли в столовую, где уже собрались все мужчины, и, скромно стоя поодаль от них, ответили что-то вроде Аминь на произнесенное раввином благословение на бокал вина. Вслед за Сарой я отпила вино из поданного нам тускло-серебряного кубка, а затем она набросила на мое плечо полотенце и объяснила, каким образом нужно мыть руки на хлеб.

Вот чудеса-то! Даже мыть руки – это, оказывается, еврейское дело… – подумала я. – И вино пьют здесь тоже как-то особенно, по-еврейски. Я повторила за Сарой благословение на мытье рук – и впрямь, мои собственные руки ощутили некую святость, появившуюся в них вместе с чистотой.

Сюрреализм какой-то, – решила я.

Мужчины заняли длинный стол, а мы с Сарой примостились в смежной со столовой кухне, где уютно теплились укутанные полотенцем кастрюли с едой на плите, накрытой какой-то железной пластиной.

– А почему огонь накрыт? – заинтересовалась я. Сара деликатно поднесла палец к губам и передала мне кусок хлеба.

– Скажи: Борух Ато… Я сообразила, что опять требовалось произнести благословение. Я была послушна, так как осознавала, что это не просто застывший ритуал, а что-то очень живое и насущное.

Сказав благословение, я увлеклась вкусным хлебом и забыла о вопросе, который хотела задать.

Мы положили себе в тарелки винегрет, селедку, салат из тертых яиц и принялись за еду.

Мужчин мы могли слышать, но не видеть. Через приоткрытую дверь доносились их разговоры на русском, идише и английском языках, перемежаемые смехом и стройным пением. Отблеск субботних свечей из столовой на кухню не доходил, но духовно наполнял и ее, придавая всему какую-то возвышенность.

– …Меня вообще-то Катей звали, – возобновила разговор Сара, – еврейское имя я сама взяла.

Что значит взяла? Имя дается родителями! – мысленно воскликнула я, но решила не перебивать Сару.

– Мой отец, видишь ли, еврей, а мама русская. Я всегда к Б-гу тянулась, но о синагоге ничего не знала.

Я понимающе кивнула – что и говорить, ситуация весьма знакомая, похожая на мою.

– …Поступила я в университет, – продолжала Сара, – на исторический факультет… – А я на журналистике учусь, – вставила я реплику, не утерпев.

– Да? А где ты живешь? В общаге?

– Нет, у тети в Люберцах. А ты – в общаге?

– Нет, не дай Б-г в таком месте жить… Я, к счастью, москвичка.

– Ясно. Ну, давай, рассказывай дальше, извини, что перебила.

– Так вот, два года назад я поступила в университет, и в один прекрасный день подходит ко мне парень и говорит: Катя, почему ты не ходишь в синагогу, ты ведь явная еврейка. Приходи на субботу! Мне стало интересно, а этот парень – он, кстати, тоже здесь присутствует, – привел меня на ближайший шабос сюда, в Марьинку. Сразу представили меня реб Довиду – я тебе покажу его – и расспросили о семье. Тут же выяснилось, что по еврейскому закону, по Торе, никакая я не еврейка.

– Почему? – воскликнула я, представив себе разочарование Сары.

– Потому что определяют по матери, а не по отцу.

– Правда? Ну, и что же ты могла поделать?

– Я не только могла, я и сделала, – сказала Сара, просияв всем своим чудным ликом, – я прошла гиюр.

– И тогда тебя назвали Сарой?

– Ну да.

– А гиюр – это что, посвящение в еврейство?

– Да, вроде того.

– Здорово, – вздохнула я, – значит, еврейское имя получаешь только если проходишь гиюр. А если мне, например, его не надо, то я и имя получить не могу? Жаль. Мне так хочется быть Эстер!