А у неё, признается Николаю позднее Ольга, в момент, как их взгляды встретились, по спине побежали мурашки. И такие же мурашки, волнующей, чувственной дрожью, прокатятся по всему её телу, от затылка, по шее, спине, бёдрам, икрам, сухожилиям, до самых пяточек, когда он впервые коснётся её, – и она поразится точности совпадения своих ощущений, кои она как бы чувственно прозрела, провидела буквально в первый миг их знакомства!..

И оба, вначале каждый для себя по отдельности, а после уже и вместе, вспоминая и обсуждая их первую (пусть и оказавшейся очень короткой) встречу, ни секунды не сомневались в том, что это – судьба. Как точно так же им было совершенно ясно и то, что любовь – когда это именно что любовь! – ни с чем не перепутаешь, как невозможно перепутать лето с зимою, а свежевыжатый гранатовый сок с баб-Маниным самогоном «хана-печёнке».

Потому что когда любовь приходит, те, к кому она приходит, уже не задаются вопросом, раздумывая, как гадая по ромашке: люблю – не люблю, любит – не любит?.. Ибо знают ответ так же твёрдо, как своё собственное имя или имя своего избранника или избранницы. Того или той, кто избран, предначертан ему или ей самою «божией распорядительницей» судьбою. Коя, сведя их вместе, соединив в слитное единое, одно целое, становится отныне для них – общей.

Одной на двоих.

5

Ольга, за которой заехали родители, ушла с вечеринки (что была в самом разгаре, тосты следовали один за другим) рано, раньше, чем рассчитывал Николай; он-то, конечно, рассчитывал её проводить, погулять по родному ночному городу вместе со своею Ольгою!.. (Светозорову сразу захотелось так говорить – не с Ольгой, а с Ольгою: как и в целом ряде случаев, ему, подлинному знатоку и ценителю «изящной словесности», как ещё величают литературу, не нравилось обрывистое, резкое, как щелчок кнута, «ой» на конце слова, – то ли дело певучее и плавное, как течение величавой, неспешной реки, «ою»!)

Спохватившись в последний момент, когда Ольга уже стояла у двери в коридоре, он лишь успел попросить у неё «телефончик». Ольга одарила его своею обворожительною, светозарною улыбкою (и он опять про себя отметил, как она вся засветилась изнутри), от какой улыбки у него вновь перехватило и сбилось дыхание, и в голове снова зашумело и поплыло, как от лишка крепкого алкоголя, а сердце… Сердце, замерев на мгновенье, садануло в грудную клетку, точно пушечное ядро в крепостную стену, – так, будто эту клетку-стену хотело пробить и выскочить, выпрыгнуть к ней, с её сердцем на встречу!.. «Ну, – чуть насмешливо, склонив голову набок, сказала она, и в глазах её пуще прежнего заплясали весёлые чёртики, – записывай номер. – И, видя, что он не пошевелился: – Или ты передумал?» – Весёлые чёртики в её глазах закрутили настоящую метельную карусель. – «Я запомню», – осевшим и как бы даже не своим, а каким-то чужим голосом, который он, как эхо, услышал у себя в голове, произнёс Николай. И потом, когда за Ольгою уже захлопнулась дверь, лихорадочно ища ручку и что-нибудь, на чём записать (первой под руку подвернулась салфетка с праздничного стола), повторял и повторял про себя эти шесть заветных цифр её городского домашнего телефона, боясь забыть или что-нибудь в них перепутать.

Для него, прирождённого, закоренелого гуманитария Николая Светозорова, отвечать подобным образом («я запомню») было, пожалуй, несколько самонадеянно, как минимум – неосмотрительно. Но – обошлось. Номер телефона он запишет верно.

На следующий день Светозоров улетел в Москву. В столице ему предстояло уладить кой-какие дела в известном книжном издательстве, где он состоял на службе, а заодно встретиться с редактором весьма популярного в те годы «толстого» литературного журнала; тот хотел лично познакомиться с начинающим автором, написавшим, как он (редактор) выразился в телефонном разговоре, «совсем недурственный рассказец» (который Николай, к стыду своему, упаковал в объёмный