Она говорила чуть-чуть гнусаво, как при простуде, кончик ее носа покраснел –  то ли от слез, то ли от холода. Я выжидающе смотрел на нее.

– Ладно. Итак, в восемнадцатом веке…

– И у кого может быть восемнадцать век?

– Век –  это сто лет. А веко –  это часть глаза.

– О, как ресницы и зрачок?

– Ты хочешь узнать про озеро Понд?

– Да, прости. –  Я едва сдержал улыбку, потому что Мина становилась собой.

– Когда Ту-Докс стал городом…

– Как город может стать городом?

– Он уже город, но это должно быть прописано в специальном документе –  уставе, –  чтобы другие люди, не горожане, знали, что это по-настоящему.

– Но те, кто живет в городе, уже это знают?

– Более-менее. Я могу продолжать?

– Да.

– И вот, когда Ту-Докс стал городом, люди поняли, что озеру нужно дать название, потому что горожане называли его то прудом, то озером, но два картографа…

– Картографа?

– Это те, кто составляет карты.

– Это такая работа?

– Да.

– Ясно. Круто. Мне бы понравилась такая работа. Продолжай.

– Эти два картографа были закадычными друзьями, и они стали придумывать название для озера. Но тут между ними возник спор, озеро это все-таки или пруд. Они спорили до глубокой ночи…

– Это правда или ты выдумываешь? –  спросил я. Мина вздохнула, но я знал, что она уже не думает о том, о чем думала, сидя на западном пирсе.

– Так говорится в книге. Это что-то типа легенды.

– Ладно.

– Итак, по легенде, они спорили до поздней ночи. А потом, прямо перед рассветом, отправились измерять озеро. Каждый пошел по берегу, начав с одного из пирсов, потому что раньше люди измеряли дистанцию при помощи шагов. Выяснилось, что оно чуть больше озера, но картографы не могли не принять во внимание, что под описание пруда оно тоже подходит.

– Ха! Значит, это и то и другое?

– Да. Два картографа спорили и спорили, а когда взошло солнце, они устали от споров. Им больше не хотелось ссориться, но они так ни к чему и не пришли и тогда решили: пусть озеро называется прудом. Озером Понд.

– Озеро Понд. Ясно. Это была хорошая история. Спасибо.

– По-моему, из тебя получился бы отличный картограф.

– С чего ты взяла?

– Ты всегда знаешь, куда идешь.

Обходя озеро, чтобы встретиться с Куинном на восточном пирсе, я прохожу мимо компании ребят возраста Олли, от которых разит травкой.

– Будьте осторожней! –  говорю я им, пытаясь насмешить, но они лишь пялятся на меня.

– Это же Кэп Льюис! –  говорит один из них.

Куинн уже на пирсе. Он снял обувь и носки, опустил ноги в воду и теперь скручивает косяк. Куинну в этом нет равных. И это удивительно, потому что у него огромные руки и странные, похожие на паучьи лапки, пальцы. Но он всегда был мастером в таких вещах. Когда мы были маленькими, Куинн был одержим оригами. Он отрывал кусочки от листов тетрадей и складывал их в крошечных зверушек, которых выстраивал в ряд на своей парте, при этом не отвлекаясь от урока, так что учителя не особо злились.

– Отвратительно, –  говорю я, глядя на его ноги, бледными пятнами выделяющиеся в темной воде.

– Давай, золотой мальчик! Или боишься запачкать свои пальчики?

Я скидываю обувь и стягиваю носки, а потом сажусь рядом с Куинном и беру у него косяк.

– Видал тех желторотиков? –  спрашивает он.

– Ага, они меня узнали.

– Охренеть можно.

– Ага, я проходил мимо, и они такие: «Это же Кэп Льюис!»

Куинн откидывается назад.

– Чувак, иногда ты ведешь себя как настоящий козел.

– Именно так я себя тогда и почувствовал.

– Да ладно тебе, наслаждайся. Это сейчас у тебя такая жизнь: ты все делаешь правильно, имеешь все, что захочешь, но в следующем году ты опять окажешься на самом дне.

– Не говори так, –  отвечаю я, передавая ему косяк. –  Мы не можем иметь все, что захотим.