– Расскажите, что со мной? Вы знаете причину моего состояния?

– Вы воскресли? – неуместно пошутил доктор с беспристрастным выражением лица, но напоровшись на мой пронзительный взгляд, тут же продолжил уже менее холодно:

– Честно, я в замешательстве. Вы пробыли в коме почти месяц после операции. С небольшой то и надеждой выкарабкаться.

– Но…Меня что, отключили от аппарата?! – мои глаза забегали от одной лишь мысли.

– Нет, мисс Эттвуд. Была зафиксирована полная остановка сердца. Мы не смогли вас реанимировать, как ни старались.

– Но …как такое могло случиться? Как же я ожила?

– Быть может, мы что-то упустили, но я впервые сталкиваюсь с подобным явлением. Я уже подумывал о вмешательстве потусторонних сил…Как вы себя чувствуете? – он достал медицинский фонарик и проверил реакцию зрачков. – Все в норме. Удивительно.

– Вас это веселит? – возмущенно ответила я, слезая с койки.

– Я…Я, честно, мисс Эттвуд, в тихой истерике, ведь, скорее всего, мне придется лишиться клиники. Ваш отец очень влиятельный человек и моя репутация не просто испорчена, а растоптана, – он присел на край матраса. – Но я, конечно же, рад, что вы пришли в себя.

– Только я не думаю, что дело лишь в его влиятельности. Любой родитель засудил бы вас, если бы похоронил своего ребенка еще живым.

– Вы правы. Правы, чёрт возьми. Не знаю, как так вышло! – он взмолился, глядя на меня, словно я была его последней надеждой.

– То есть, вы никак не можете объяснить это чудо?

– Только если назвать и впрямь чудом. Конечно, есть вероятность неисправности аппарата, но сердце…Пульса не было, мисс. Даже слабого. Это не походит на клиническую смерть.

– Такое на практике впервые?

– Конечно…Единственное, – задумался он. – Надо взять у вас анализы, чтобы проверить, что посторонние не вводили вам препараты, маскирующие жизнь…Например, если бы вас целенаправленно решили убить и сделали всё, чтобы мы отключили вас от всех аппаратов, обрекая на точную смерть. Всё-таки вы популярны. Хотя, это слишком мудрёно, – пожал доктор плечами. Он выглядел так, словно ему абсолютно без разницы, что говорить и что делать, ведь его ближайшая жизнь уже обречена на нескончаемое количество повесток в суд.

А вот мне его выдуманная теория показалась не такой уж и нелепой, с учетом того, что меня караулили в погружённом во мраке доме. Может, кто-то решил завершить дело до конца и уже без ножа?

Я плелась в странных догадках к выходу из больницы и наткнулась на горько плачущую девушку-подростка. Она присела на одну из ступеней и склонила голову к перилам. Казалось, никто не слышит её всхлипов, игнорируя девушку даже взглядом. Хотя я не сильно отличалась от них, ведь подозревала, что помочь незнакомке я не в силах, а значит интересоваться причиной слёз не было смысла.

– Прости меня, мама! – еле разборчиво произнесла она себе под нос. – Я не знала, что так выйдет…

«Сил тебе…», – я послала ей мысленный сигнал и покинула стены клиники.

В ожидании меня отец впервые за несколько лет притронулся к сигарете. Зажигалка не поддавалась из-за поднявшегося ветра, и это вводило его чуть ли не в приступ истерики.

– Пап, хватит, – я подошла и легонько коснулась его руки, которой он издевался над зажигалкой. – Поехали домой…

– Ты…что с тобой случилось, Ева? – его вид напоминал провинившегося школьника, и я не стала поправлять его в этот раз.

«Может, я и впрямь Ева? Стала Евой? » – промелькнуло в моей голове с ноткой иронии.

– О чем ты конкретно?

– Кто сделал это с тобой? Тебя у-ударили?

Когда он заикнулся, я поняла, что абсолютно никто из перепуганных родственников не спросил меня о произошедшем.